Обернувшись, я невольно вздрогнул. За моей спиной в сопровождении трех матросов стоял тот самый помощник капитана, с которым мы вчера дрались в пабе.
Пластырь, в двух местах заклеивающий следы побоев, красноречиво подтверждал очевидное – мне здесь, мягко говоря, не рады. А если и рады, то не в том посыле христианского всепрощения, на которое можно было бы рассчитывать при иной ситуации. Похоже, вопрос, доберусь ли я живым до Санкт- Петербурга, становился слишком риторическим…
– Да, благодарю вас. – Мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы удержать приличествующее британцу невозмутимое выражение лица. – Вы лично проводите меня или это сделает кто-либо из ваших подчиненных?
– О, такую честь я окажу вам лично, мистер Строгофф.
– А мы имеем честь быть знакомы, сэр?
– Вчера вас это не смущало, – по-волчьи оскалился он, и матросы за его спиной сжали кулаки.
– Неужели? – недоверчиво сощурился я. – Простите, но не узнаю вас. У вас такое неприметное лицо, сэр…
Мой вчерашний спарринг-партнер скрипнул зубами, невольно коснулся пластыря на левой скуле и коротким кивком предложил мне следовать за ним. Меня, почти как арестанта королевской крови, со всевозможным пиететом и почестями сопроводили по левому борту в мою каюту.
Через два номера от меня те же трое девиц, щебеча и взвизгивая, тягали своего многострадального спутника за руки в разные стороны, пытаясь определиться, куда же они хотят пойти в первую очередь – на ужин, на верхнюю палубу полюбоваться закатом или в музыкальный салон, где весь вечер будет играть какая-то французская знаменитость. Отец или дядюшка беспомощно возводил очи к небу, пытаясь разорваться, но всем угодить.
Я еще раз поймал мимолетный взгляд невысокой стройной красавицы со смешными рыжими кудряшками, непокорно выбивающимися из-под простой соломенной шляпки. При иных обстоятельствах наш явно зарождающийся интерес к друг другу мог бы стать взаимным, но помощник капитана и тут влез со своими предложениями.
– Мистер Строгофф, капитан приглашает вас отужинать с ним в двадцать один по нолям.
– Я планировал сегодня обойтись без ужина.
– Капитан очень огорчится, я пришлю за вами матроса.
– Передайте капитану, что мне нездоровится. Качка, знаете ли…
– Тогда я пришлю за вами четверых матросов и судового врача. Если будет необходимо, они отнесут вас на носилках.
– А вы умеете заинтриговать. – Мне не оставалось ничего, кроме как согласиться. – Итак, буду готов в двадцать сорок пять. Смокинг и бабочка обязательны?
– Да хоть в нижнем белье, – бросил помощник капитана и, резко развернувшись на каблуках, пошел прочь.
Матросы, одарив меня убийственными взглядами, направились следом.
Я зашел в каюту и увидел свои вещи демонстративно разбросанными по полу. Наверное, искали деньги и оружие. Однако наличные я обычно ношу при себе, а мысль прикупить револьвер вообще никогда не возникала, в плане самозащиты мне вполне хватало бокса. Что ж, поездка действительно обещала быть веселой.
Но если меня чему и выучил Оксфорд, так это терпению, спокойствию и максимально отстраненному взгляду на все проблемы. В конце концов, драться мне не привыкать, а изменить ситуацию прямо сейчас все равно не представлялось возможным. Подождем, пока Фортуна изменит настроение…
До встречи с капитаном оставалось еще три часа, которые я решил убить на работу над незаконченной монографией. Приведя каюту в порядок и разложив вещи по местам, я убедился, что ничего не украдено, и, выложив на стол письменные принадлежности, раскрыл потрепанный томик Китса.
В прошлый раз я остановился на его знаменитом стихотворении о старом моряке и альбатросе. И знаете, несмотря ни на что, мне вполне успешно удалось написать еще пару-тройку страниц, проецируя поэтическую дуэль Китса и Байрона, в связи с современным толкованием старой английской легенды о роке, судьбе и морских суевериях. Поэтому, когда кто-то настойчиво постучал в дверь, я витал в стихотворных эмпиреях и отреагировал далеко не сразу…
– Капитан ждет, – развязно фыркнул молодой матрос, даже не сказав мне «сэр».
Я игнорировал это вопиющее нарушение этикета, решив в знак протеста не переодеваться к ужину должным образом. В конце концов, чем плох мой обычный костюм? Оксфордский университет он вполне устраивал.
– Извольте проводить меня. – Я сунул ему в руку шиллинг, как лакею.
Морячок хмыкнул, но деньги взял, широким шагом пустившись в путь. Мне пришлось идти за ним сложными путями, переходами между двумя палубами, то вверх, то вниз, зачем-то петляя, как зайцы, меж разных групп пассажиров. Мы прошли мимо машинного отделения, вышли, как я понимаю, к корме, и только тогда я понял, что, собственно, ни о каком ужине с капитаном речь не идет. Увы и ах…
Меня вытолкнули в плотную толпу матросов, в десять-двенадцать душ, они сжали меня со всех сторон, не особо стесняясь в выражениях, и вдруг разошлись, образуя свободную площадку три на три метра. Я, как вы понимаете, остался один в центре. Помощник капитана, встав на какое-то возвышение, громко расхохотался:
