– Понятно. – У Билла затряслись руки, и он положил их на колени. – А он помнит, что произошло?
– Нет, вообще ничего. Доктор сказал, что это была какая-то лихорадка. Думаю, теперь мы никогда не узнаем.
– Может быть… – начал Билл, потом покачал головой, делая вид, что передумал. – Наверное, с моей стороны неправильно об этом говорить.
– В чем дело?
– Я подумал, не связано ли это с тем, что он переутомился, угадывая карты дома у мисс Уолкер.
Он отпил кофе и подождал. Когда Октавия снова заговорила, она была напряжена и казалась сильно раздраженной.
– Мисс Уолкер помогает Исайе с математикой. У него проблемы со сложением. И я ничего не знаю ни о каких картах.
– Ну вот. Я сказал больше, чем нужно. Не обращайте на меня внимания, мисс Октавия.
– Я была бы очень благодарна вам, мистер Джонсон…
– Билл.
– Да, Билл, если вы расскажете мне то, что знаете. Спасибо.
Он не мог видеть Октавию, но слышал, как зашуршало ее платье, когда она устраивалась на краю кресла, подавшись вперед, – и понял, что поймал ее на крючок.
– Ну, мисс, я не уверен, что понял все правильно. Мальчик сказал мне, что у него есть дар, а мисс Уолкер учит его, как им пользоваться. Моя бабушка называла это провидением. – Взяв еще одно печенье, Билл окунул его в кофе. Было вкусно. – Но вы же знаете, как дети любят фантазировать. Я подумал, что он просто рассказывает мне байки, стремится показаться немного значительнее.
– Понимаю. – Она была вне себя от гнева. Теперь Билл мог быть уверен, что визиты к мисс Уолкер прекратятся.
– Могу я взглянуть на Исайю, если это не причинит вам неудобств?
– Он сейчас спит, – неуверенно ответила Октавия.
– А, понятно. Тогда я не буду его беспокоить. Я просто хотел помолиться за него.
– Молитвы никогда не бывают лишними.
– Да, мэм. Думаю, это так.
Октавия отвела Билла в спальню и поставила его перед кроватью Исайи.
– О Господи, – начал Билл и склонил голову. – Мисс Октавия, прошу прощения, но мне неудобно молиться на глазах у кого-либо.
– Конечно, – согласилась она, и раздался звук закрываемой двери.
Билл протянул руку и слегка коснулся головы мальчика, мягкой, как шерстка ягненка. Только чуть-чуть. Вот все, что ему нужно. Еще один номер. В этот раз он будет очень аккуратен. Почувствовав, как энергия проникает в его пальцы, он в изумлении ахнул и отдернул руку. Его затрясло. Что это? Что это было?
В полумраке комнаты Билл мог различить крупные фигуры – тяжелые очертания шкафа, свет окна. Формы и цвета. Он мог… видеть. Совсем немного, но никаких сомнений не оставалось. И Билл понял, что кто-то исцелил мальчика, использовав огромную силу. У кого-то был дар, гораздо более могущественный, чем у Исайи Кэмпбелла. Несравнимо больший. У Билла зачесались руки, так ему хотелось еще раз ощутить эту силу, но его позвала тетя мальчика. Ему еще представится возможность. Он вспомнил сказку, которую слушал в детстве: про кролика и черепаху. Тише едешь – дальше будешь. Вот в чем дело. Терпение. Терпение сейчас было его союзником. Билл станет черепахой. Да, у него впереди еще много времени.
Билл Джонсон уже давно ушел к тому моменту, как на пороге показался Мемфис. Тетка Октавия сидела в гостиной с вязанием и шевелила спицами так, будто планировала убить свитер, а не связать его.
– В чем дело? Что-то случилось с Исайей? – спросил Мемфис.
– Я знаю о ваших походах к сестре Уолкер и о картах. Я знаю об этом и положу этому конец, – резким тоном сказала она. – Именно из-за того, чем он занимался с этой женщиной, все и произошло. Я в этом уверена.
Мемфис посмотрел в пол.
– У него дар.
– Что она с ним сделала?
– Ничего! Я же сказал – у него дар.
– Неси сюда Библию. Мы будем молиться.
Октавия пошла в спальню, где лежал Исайя. Мемфис неуверенно последовал за ней.
– Мемфис Джон, тебе придется встать рядом со мной. Мы будем молиться за твоего брата, молиться, чтобы она не привлекла Дьявола в этот дом.
Опустившись на колени рядом с тетей, Мемфис задумался. Ему все это не нравилось. «Почему? – подумал он. – Почему я должен молиться Богу? Что он сделал для меня и моей семьи?» Он почувствовал, как к горлу подкатывает гнев, замешанный на слезах.
– Я не буду этого делать.
Удивленное выражение на лице Октавии сменилось строгой, угрюмой миной.
