– Данке, господин офицер, – усмехнулся Ежи, отвечая на рукопожатие, и продолжил обтираться полотенцем.
В голове Саблина будто переключатель щёлкнул. Он застыл, только что рот не раскрыл как последний дурак. Поручика отжимала толпа, он не противился, пятился дальше и дальше. Сзади его подхватил Урядников.
– Чегой-то вы, ваш-бродь, задом наперёд, как тот рак…
– Анисим, у него же немецкая школа бокса! – прошептал поражённый поручик. – Я смотрел бой и чувствовал что-то знакомое, но понять не мог… А сейчас одно слово на немецком – и всё стало на место. Так же метелил меня Карл Дитмар под Зноймо. Вспомни, старина, как это было. Похоже?
– А ведь и правда, ваш-бродь, – озадачился Урядников. – Как я сразу не углядел? Ей-богу, похоже.
– Есть подозрение, Анисим, что учитель бокса этого Ежика нам с тобой хорошо знаком. Учтём на будущее.
Когда на следующий вечер Саблин вышел на ринг, он уже знал, что делать: боксировать легко, свободно, много перемещаться. Не увлекаться атаками и зорко следить за руками противника. Так и делал. Шершень, привыкший начинать вторым номером, чувствовал себя неуютно. Классом он был пониже Мазура, это было заметно, но манера боя очень похожа.
Поэтому Иван порхал по рингу, вытягивая на себя Шершня, поколачивал его на отходах, изматывал. В голове же решал и никак не мог решить главный вопрос, политический: побить Леона, повалять его по рингу в нокдаунах, победить за явным преимуществом? Это у него получилось бы легко. Но вот поспособствует ли такой сценарий развитию отношений с поляками? Они, конечно, силу уважают, но слишком горды. Или, наоборот, подставиться? Дать себя уложить на ринг? Опять вопрос: не посчитают ли слабаком, недостойным внимания?
Помог случай. В середине четвёртого раунда Шершень провёл сильный удар правой, Саблин встретил его жёстким блоком. Получилось – перчатка в перчатку, и будто тень промелькнула по лицу соперника. Словно хотел Шершень поморщиться и не позволил себе этого. Далее Саблин стал замечать, как поляк бережёт правую руку, а следом и вовсе перестал пускать её в ход. Работал одной левой.
Боксёрские перчатки только кажутся пухлыми и мягкими. На самом деле многое зависит от того, как поставлен кулак во время удара. Малейший перекос – и повреждение тут как тут. И бинтование кистей – тейпирование – не помогает, переломы пястневых и фаланговых косточек среди боксёров частое явление.
Саблин ещё раз проверил, явно подставился под удар правой, но Шершень не ударил, неловко попытался сделать что-то левой, да ничего не вышло. После гонга он подошёл к рефери, поманив при этом Стефана, подойди, мол.
– У противника повреждена правая рука. Я отказываюсь проводить поединок, – заявил Саблин твёрдо.
Рефери и Стефан удивлённо переглянулись. Видно, по здешним законам травма противника обозначала лишь то, что его можно быстренько добивать.
– Если вы отказываетесь от боя, победа автоматически присуждается пану Шершню, – заметил рефери. – И все призовые его.
– К чёрту призовые! – повысил голос Саблин. – Я пришёл на честный поединок, и победы над покалеченным соперником мне не надо!
– Умоляю, не нервничайте, пан Гусар, – засуетился Стефан. – Давайте спросим пана Шершня, в силах ли он продолжать бой?
Рефери знаком подозвал второго боксёра.
– Пан Шершень, пан Гусар утверждает, что у вас травма правой руки, и вы не можете продолжать бой. Это так?
– Я сказал, что не желаю драться с покалеченным соперником, – поправил Саблин. – Пан Шершень может драться только левой рукой, а это нечестно. Предлагаю перенести состязание на более благоприятное время.
– Вы согласны, пан Шершень? – встрял Стефан. – Предупреждаю, господа, призовых денег в таком случае не получит никто.
Качмарек пристально посмотрел на Саблина. Иван выдержал взгляд.
– Да, я согласен прервать поединок, – выдавил из себя Шершень, отводя глаза.
– Господа! Панове! – перекрикивая гул зала, возвестил Стефан. – Бой прерывается ввиду травмы одного из боксёров! Деньги будут вам возращены, панове…
Дальше Саблин не слушал. Спустился с ринга и пошёл в душ.
На следующий день, лишь Саблин успел размяться, в зал заглянул Ежи.
– Пан Гусар, можно на пару слов?
Поручик вышел. В коридоре стоял Ежи Мазур.
– Я должен поблагодарить вас, поручик, за благородный поступок, – начал поляк. Лицо его было серьёзно. – В приличном обществе это норма, но здесь, посреди этого сброда… Очень не хотелось, чтобы Леон валялся перед ними на настиле ринга. Поэтому от имени пострадавшего и всех нас – благодарю.
Он протянул руку. Саблин принял рукопожатие.
– Мы считаем, устной благодарности недостаточно, – теперь Ежи улыбнулся, широко и открыто, как умел только он. – Приглашаем вас сегодня вечером в ресторан «Атлас» на Друкарской, в шесть часов. Найдёте? Это на углу ратушной площади, напротив аптеки. Столик будет заказан.
– Найду, – кивнул Саблин, не вдаваясь в то, что все рестораны вблизи Рынка он обошёл, когда изображал пьяницу. – Благодарю за приглашение.
– До вечера, пан офицер, – Мазур приподнял элегантную шляпу.
