— Как это? — не понял Циркач, — Чем отстреливаться?
— Ну, как чем? — хмыкнул Зелёный и ткнул себе пальцем за спину, — Хвост поднял и — залпами! Но, правда, не попадает, — тут же уточнил Зелёный, покосившись на вышедшего из казармы Степняка, уже переодевшегося в сухое, — сосна слегка под наклоном к реке растёт. Так что всё мимо летит. А Степняк — лезет!
Я-то со стороны смотрю, лучше него всё, что происходит, вижу. И вдруг понимаю, что дальше ничего хорошего не будет. И кричу ему, мол, слазь оттудова, не лезь дальше! А он — ни в какую. Я его, говорит, уже почти достал! Вы знаете, в какой-то момент я уже тоже думал, что он этого енота достал. Но тут сосна под весом Степняка понемногу начинает сгибаться и наклоняться в сторону реки. Он этого сначала не заметил, а потом уже поздно было.
— В смысле? — уточнил Дворянчик, посмеиваясь, — Сосна сломалась?
— Да нет, — отмахнулся Зелёный, — не сломалась. Просто она вдруг так сильно согнулась, что Степняк, не ожидавший такого выпада с её стороны, разжал руки и полетел мимо енота прямо в реку…
Мы покатились со смеху, представив себе летящего с дерева в реку Степняка.
— Это ещё не всё! — замахал руками Зелёный, — После того, как Степняк выпустил из рук сосну и полетел в воду, дерево, понятное дело выпрямилось…
— И чего? — задавив в груди смех, выдохнул Одуванчик.
— И дико орущий енот, тоже не ожидавший такого разворота, подброшенный сосной, полетел в другую сторону, шагов на пятьдесят, в кусты… Ну, точно, как камень, выпущенный из пращи.
Народ катался по земле, давясь и икая от смеха. Кто-то в приступе веселья колотил по земле кулаком, кто-то, держась за живот, стонал в изнеможении…
— Но и это ещё не всё! — перекрикивая смеющихся, продолжал Зелёный, — В это время мимо пролетала ворона. Я не знаю, что она подумала, когда её обогнал летящий мимо и орущий енот, но я сам видел, как она в воздухе перевернулась кверху лапами и тоже заорала!
Сказать, что мы были в истерике, это ничего не сказать. Народ буквально задыхался от хохота. А взглянув на хмуро улыбающегося Степняка, опять хватался за животы в новом приступе смеха.
— А что Степняк? — сквозь смех спросил Дворянчик.
— А Степняк вылез из реки, прыг в седло и — ходу до казармы галопом! Переодеваться! — смеясь, ответил Зелёный.
— Слышь, братан, — хлопнул Степняка по плечу Грызун, — может, мы тебя теперь по другому звать будем?
— Это как? — насторожился тот.
— Катапульта!
— Не! — отрицательно замахал руками Циркач, — Не катапульта! Гроза енотов!
— Вот вы смеётесь, — с явным сочувствием произнес Одуванчик, вытирая слёзы, выступившие на глазах от смеха, — а ведь Степняк на зиму без енотовой шапки остался…
Ответом ему было новое ржание всех присутствующих.
Как я и предупреждал, в субботу на праздник выехали не все. На посту оставались Полоз и Грызун. Ничего не поделаешь — очередь! Я пообещал им, что отпущу в посёлок позже, через пару дней после праздника. А пока, согласно очерёдности, пусть несут службу. Да Степняк уехал ещё на день раньше. По поводу него у меня со старостой уже пару месяцев, как действовал уговор, что по возможности буду отпускать Степняка в деревню почаще. Какой-никакой, а всё ж — кузнец. Летом для него в деревне работы — выше крыши. Ну, а за это к нам мужики из посёлка помогать в строительстве приезжали. Кузнец наш, как я слышал, уже и подругу себе в посёлке завёл, обживаться начал. Но на службе это никак не отражалось. И на площадку в свой черёд поднимался, и на занятиях заметное усердие выказывал. Ну, а коли так, то чего ж человеку в обустройстве жизни мешать?
Да и не только Степняк себе подружку завёл. Остальные тоже, приезжая в посёлок, не скучали. Даже наш скромняга и тихоня Одуванчик сошёлся с молодкой лет двадцати с небольшим. Мужа своего она потеряла аккурат прошедшей зимой. Пошёл на охоту, да и не вернулся. Только по весне, когда снега сошли, отыскали его случайно сельчане в одной из расщелин. Видать, в снег провалился, а выбраться не сумел. Так и замёрз там… И осталась молодая баба одна с сыном пятилетним на руках. Понятное дело, погоревала сколько-то времени. Дак ведь жизнь-то не остановилась… А тут мы приехали. Вот и присмотрела она себе скромного, рассудительного да работящего паренька. И он, семью свою потерявший, тоже к ней душой потянулся. Так и стал Одуванчик все свои выходные на вдовьином дворе проводить, помогая ей хозяйство поднимать.
…Праздник деревенский начинался с того, что группа ряженых сельчан, возглавляемых духом — покровителем полей, садов и пастбищ, обходила весь посёлок, собирая с каждого дома по небольшому снопику колосьев. В жертву этому самому духу (тоже — ряженому, понятное дело). Ходили они с плясками и шутками, распевая положенные гимны, как самому духу, так и его многочисленным ряженым помощникам.
Обойдя все дома, процессия выходила на деревенскую площадь, где из собранных снопиков складывался один большой стог. Туда же кидали зарезанных прямо на площади курицу и молоденького ягнёнка, клали соты с мёдом и разные фрукты и овощи. После чего староста вручал духу-покровителю горящий факел, сопровождая процесс вручения торжественной речью с благодарностью за обильный урожай и пожеланием и впредь не обделять сельские
