нос свой длинный станет не в свои дела совать и чужую семейную жизнь рушить.
— Лизанька, Лизанька, — акторка покачала головой, — экая ты… упертая. И бестолковая. В кого? Не понимаю.
Лизанька не стала отвечать, понадеявшись, что чернокудрая осознает, сколь не в радость Лизаньке беседа с нею. А чтоб уж точно поняла, Лизанька повернулась к акторке спиной.
— Евстафий Елисеевич — человек замечательный, — Тиана этакий Лизанькин маневр точно и не заметила, — а ты, милая Лизанька…
— Что, не замечательная?
— Увы, — акторка руками развела, — будь у меня желание позлословить, я бы сказала, что ты, может статься, вовсе не его крови… вот у нас в городе историйка одна приключилась, весьма поучительного свойства. У дядечки приятель был, семьянин примерный… жена, детей ажно семеро… крайне положительный человек.
— Уйди! — прошипела Лизанька, которая не желала слушать поучительную историйку про крайне положительного человека и его семью.
Акторка лишь ближе присела, локон на пальчик накручивает и знай себе говорит:
— И жена у него была положительной, и дети, особливо дочери… дядечка мой, помнится, всегда их в пример ставил… всех, кроме одной. Нет, сперва-то думали, что и она положительная. Да только одним вечером девица эта взяла и сбегла из дому с офицером. Замуж выйти пожелала…
— И что в этом такого? — Лизанька дернула плечиком. — Все желают выйти замуж.
— Ничего такого… все желают, только редко кто дает себе труда подумать. Дядечка мой так говорил. Ей-то жениха родители нашли хорошего, состоятельного. Ан нет, не по нраву тот пришелся. Так вот она сбегчи сбегла, а после вернулась, когда, значит, офицер этот, дрянной человечишко, игрок и бузотер, деньги ейные, которые она из дому прихватила, проиграл. И украшения ейные тоже проиграл… и вообще все проиграл, а расплатиться не сумел. Вот и застрелился…
Идиот.
Впрочем, Лизанька это мнение при себе оставила.
— Она ж утопла. Говорили, что от несчастной любви, дескать, жить без энтого офицера не могла, а как по мне, то просто от дури…
— То есть любовь, по-твоему, это дурь?
— Любовь? — Брови Тианы приподнялись. — А разве ж я про любовь говорила? Она на озеро купаться пошла с сестрами, на солнышке полежала и в воду сунулася. Судорога возьми и прихвати. Как по мне, в том никакой любови нету, дурь одна. Это ж любому человеку, ежели он в своем разуме, понятно, что нельзя по жаре в ледяную воду лезти…
Лизанька поднялась, испытывая преогромное желание взять что-нибудь тяжелое, к примеру вон ту белую, в цветах вазу, и опустить на черную акторкину макушку.
Сидит.
Издевается.
Ничего, вот придет Лизанькино время, тогда и посмотрим, кто из двоих в дамках, а кто так, мимо пробегал… и ежели боги к Лизаньке немилостивы оказалися, определивши эту девку в золовки, то… то Лизанька сделает все возможное и невозможное, чтоб дорогого Себастьянушку от пагубного влияния сестрицы оградить.
А пока…
— Оставьте свои поучительные истории себе, — сказала Лизанька и поднялась. — А у меня голова от них болит…
— И у меня, — пожаловалась Иоланта, касаясь пальчиками висков.
Богуслава поморщилась.
Нахмурилась Ядзита.
— Погода меняется. — Мазена вертела в пальчиках подвеску с крупной черной жемчужиной. — На грозу частенько бывают недомогания…
Все с ней согласились, и в гостиной воцарилась тишина.
— Я… пожалуй, пойду прилягу, — сказала Лизанька, задержавшись в дверях. Не то чтобы ей требовалось разрешение, но уходить просто так показалось невежливым.
И обидным, потому как вряд ли бы кто-то в гостиной обратил бы внимание на Лизанькино отсутствие… разве что папенькина акторка, не спускавшая с Лизаньки глаз.
Чтоб ее…
Лизанька мысленно пожелала акторке свернуть шею и все-таки удалилась.
В комнате ее ожидал сюрприз: на туалетном столике у зеркала стояла коробочка.
Черная.
С короной на крышке.
А внутри, когда Лизанька крышку откинула, скрывалось кольцо.