стола.
— А…
— Бэ, — ответил Аврелий Яковлевич. — Еще один упрямец… был ведьмаком при дворе Миндовга… и пропал. Так оно редко бывает, чтобы ведьмак пропал бесследно. Мы-то народ беспокойный, сам увидишь… и не живым, так мертвым… а этот исчез, будто и не было никогда.
Он взял кость на ладонь и погладил.
— В серебряном гробу похоронили… а это, я тебе скажу, уважение.
Гавел кивнул, соглашаясь, хотя сам он от этакого уважения предпочел бы отказаться.
— Но по серебру я его и нашел. Этакий-то клад, да чтоб без сторожа? Невозможно. — Аврелий Яковлевич кость баюкал на ладони. — Вот и открыл мне… правда, поначалу все горшки с монетами норовил подсунуть, Хельмово отродье… но потом и к серебру непокойному вывел.
Он говорил и гладил.
И почему-то вид кости, какой-то желтовато-бурой, с темными осколками зубов, более не вызывал отвращения. Напротив, в той бережности, с которой Аврелий Яковлевич с чужой челюстью обходился, было что-то очень правильное, чему Гавел пока не находил объяснения.
А ведьмак и без слов понял, кивнул.
— Тоже чуешь… с мертвыми-то оно по-всякому бывает. Иных принуждать приходится, но под принуждением особого толку не добьешься и сил истратишь немерено. Лучше, чтоб по-хорошему… его вот сожгли живьем. И она до последнего не позволяла ему умереть… кости с мертвоедами похоронили, небось думала, что ничего-то не останется.
Аврелий Яковлевич бережно положил кость на блюдце и белой салфеткой укрыл.
— Осталось… немного, конечно, но хватило.
— И я…
— Ты в руки взял предмет, на котором не одно заклятие лежит, вот силу к силе и потянуло. Молодец, что выстоял.
— А мог бы…
Гавел вспомнил черноту под ногами.
— Мог бы, — спокойно ответил Аврелий Яковлевич.
— И вы специально!
— А то!
— А если бы я…
— Похоронил бы с почестями. Могилка. Памятник. Поминки опять же…
— Шутите?
— Шучу. — Аврелий Яковлевич руку подал. — Пошли, дорогой мой. Не надо думать о том, чего было бы, кабы да если б… оно так совсем до дурного дойти можно.
— Куда это вы меня ведете?
— К кровати…
Кровать под розовым балдахином заставила Гавела вспомнить ту давешнюю сцену, подсмотренную им через окно.
— Я… я не хочу к кровати! — Он слабо трепыхнулся, но ведьмак держал крепко.
— Конечно, хочешь. Спать-то где-то надо… или ты на полу собрался? На коврике у двери?
Кровать приближалась. А халат, к слову женский, почему-то сползал.
— Ну не упрямься, — продолжал увещевать Аврелий Яковлевич, оный халат стягивая. — Нельзя спать в одежде…
И попросту вытряхнул Гавела из одежды, в постель засунул и подушечку поправил. Одеялом укрыл по самые глаза.
— Отдыхай. Завтра у нас с тобой непростой день будет.
Гавел послушно закрыл глаза. Что бы ни было завтра, до него еще дожить предстояло…
…Евдокию украли прямо у старых конюшен.
Глупо получилось.
Да она и не занята на съемках, и вообще пребывает в статусе весьма сомнительном, и всякий раз, когда ловит на себе взгляд Клементины, об этой неопределенности вспоминает и смущается, но смущение Евдокия преодолевает.
И намеков, что, дескать, ей бы иное занятие найти, к примеру, в парке прогуляться, не слышит… прогуляется, потом, когда вся эта мутная история с зеркалами и призраками разрешится, а пока Евдокия будет за сестрицею приглядывать.
А то больно осмелела эта сестрица.
До конюшен Евдокия дошла. Перехватили на входе, мальчишка подлетел, сунул записочку, что, мол, ждут Евдокию с очень важной информацией по
