– Нет.
– Тогда зачем?
Она была молода, лет пятнадцати с виду, а может и того меньше, и красива той особой хрупкой красотой, которая возможна лишь в юности.
– Спросить тебя хочу.
– Спрашивай, – согласилась дева, двигаясь по кругу, тонкие пальцы ее касались незримой стены, заставляя ту прогибаться. И мелькнула недобрая мыслишка, что призрак силен.
– Как твое имя?
– Ты звал меня, не зная имени? – Девушка остановилась и отбросила темные пряди с лица. – Неосмотрительно с твоей стороны, ведьмак… не боишься?
– Не боюсь, – ответил Аврелий Яковлевич, вглядываясь в призрачное лицо. Было в чертах его тонких нечто знакомое. Было… будто бы видел он это лицо… не это, но весьма похожее.
Где и когда?
– Сил удержать тебя мне хватит.
Призрак надавил ладошками на стену и, когда та не поддалась, пожал узкими плечиками.
– Пожалуй, что хватит… но тогда зачем тебе имя? Ты и без имени допросишь.
И взгляд из-под ресниц… и темные, то ли зеленые, то ли серые, глаза… опасно глядеть в глаза призракам. Аврелий Яковлевич с трудом заставил себя отвернуться.
– Сильный. – В голосе панночки послышалось раздражение. – Так зачем тебе мое имя?
– Чтоб знать, за кого Иржене свечи ставить.
– Даже так… совестливые ныне ведьмаки пошли. Что ж, мне таиться нечего… Януся Радомил. Так меня звали, пан ведьмак.
Радомил?
Уж не из тех ли Радомилов, которые…
…из тех, оттого и показалась Януся знакомой. Тот же аккуратный овал лица, высокий лоб и брови вразлет и главное – глаза-омуты.
Древняя кровь.
– Никак испугался? – усмехнулась Януся, пальчиком проводя по стене, и та, прозрачная, задрожала.
– Нет.
Аврелий Яковлевич легонько ударил в бубен, и призрак поморщился, бросив:
– Прекрати. Хотела бы причинить тебе вред, не стала бы имя называть. Ты, помнится, беседовать желал… о чем же?
– О Цветочном павильоне.
– Дурное место, – спокойно ответил призрак. – Но я отвечу. Не по принуждению, а за услугу.
– Чего ты желаешь?
Договор с призраком – дело дрянное, но на сей раз чутье Аврелия Яковлевича молчало, знать, не мыслила покойная панночка Радомил подлости. А с другой стороны, очевидно, что силком из нее много не вытянешь. Древняя кровь – она и в мире ином сказывается.
– Не бойся, не мести, хотя я и имею на нее право. – Януся встала напротив ведьмака и откинула длинные темные волосы за спину. Кожа на щеках ее вдруг потемнела, пошла пятнами. Изначально бледно-лиловые, с розовой каймой, пятна темнели, расползались причудливым узором. И кожа рвалась, сквозь разрывы росло черное волчье мясо.
Аврелий Яковлевич смотрел.
Ему всякого доводилось видеть, но и поныне человеческая жестокость вызывала недоумение.
– Скажи, я хороша? – Януся провела разъеденными ладонями по мертвому лицу. – Красива? Достаточно красива, чтобы умереть?
– Ты хороша. – Аврелий Яковлевич положил руку на прозрачную стену. – И действительно имеешь право на месть… «хельмова сушь»? Я верно понял?
– Верно.
– Сколько?
– Месяц. – Она потрогала губы, которые от прикосновения рассыпались пеплом. – Она пила меня месяц… древняя кровь… сильная кровь…
Януся провела сложенными ладонями по лицу, возвращая прежнее обличье.
– Я не хочу мести, ведьмак. Я хочу справедливости. Для всех. Найди ее.
– Найду. – Аврелий Яковлевич раскроил ладонь, и темная густая кровь полилась на пол. Она впитывалась в паркет, и символы на полу набухали краснотой. – Именем своим, телом и душой бессмертной клянусь, что найду колдовку, виновную в смерти Януси Радомил. А теперь рассказывай.
Он отряхнул руку, и порез затянулся.
