– Даже не знаю. Может, и читают. Какая разница.
– Какие они, эта женщина и юноша?
Верн пожал плечами.
– Ничего особенного.
– Женщина молодая? Привлекательная?
– По правде говоря, несколько лет тому назад у меня был с ней роман.
– А молодой человек знает?
– Сомневаюсь. Сомневаюсь, чтобы она ему рассказала. Это было не очень приятно. Она была тогда очень молода.
– А вы, разумеется, были намного ее старше.
– Именно так.
– Вы и я примерно одного возраста, – задумчиво сказал Гарри Лиу. – Оба стареем. Я лысею, и у вас волосы редеют. Полагаю, что, когда вы и та девушка встретились, этого еще не было.
– Уже началось.
– Не понимаю, почему роман между молодой девушкой и зрелым мужчиной обязательно должен быть неприятен. В Китае такое сплошь и рядом. И никаких неприятностей.
– Ей не было еще и двадцати лет. Дело было в курортном городке в Новой Англии. Она приехала туда с какими-то друзьями из колледжа. Мы встретились случайно. Я подвез ее обратно на своей машине. Она не понимала, что происходит. Я завез ее в мотель и затащил в постель. Хороший способ научиться реализму.
– Ваше общество придает реализму слишком большое значение. Я обратил на это внимание, когда был в Пеории.
– Правда?
Гарри Лиу поджал губы.
– Что такого замечательного в реальном мире? Атомы и пустота. Расскажу вам одну интересную вещь. В нашем обществе нам, пожилым людям, закон запрещает разрушать фантазии молодых. Точнее, мы, наоборот, придумываем волшебные сказки, в которые они верят.
– Я об этом слышал. Ваше правительство держит ученых на коротком поводке. Они не имеют права рассказывать правду о мире. То же и художники.
– Это верно. Как в Средние века. Наша наука и искусство приспособлены к общественной необходимости. Они служат политическим интересам.
– То есть являются рабами вашей новой религии. Вы это одобряете?
– Думаю, да.
– Хотите получить целую страну детей? Хотите, чтобы они не взрослели и не знали правды о мире?
Гарри Лиу улыбнулся.
– По-вашему, мы этим занимаемся? Возможно.
– Это зло. Кто вы такие? Новая церковь с новым папой, который правит народом железной кочергой, диктует ему, говорит, что думать, как поступать, во что верить…
– Да. Мы управляем ими сейчас. И надеемся, что настанет время, когда они смогут управлять собой сами. Нас уже почти нет, моих единомышленников, тех, кто знает, что мы рассказываем народу сказки. Фантазии. Те, кто придет за нами, поверят в них и назовут правдой. Они не захотят из них вырастать. Они не будут даже знать, что из них вообще можно вырасти. А я им не скажу, потому что нельзя. Таков закон. И это мудрый закон.
– Вы просто не хотите, чтобы они знали.
– Ради их же пользы. Атомы и пустота… Важны лишь социальные реалии. Их следует знать. Все прочие истины подождут. Искусство, наука. Мы снабжаем их мифами, мудрыми мифами. Как делала церковь. Наши мифы – не совсем мифы. Но они мудрые. В них есть смысл. Они помогут, когда в них будет нужда.
Верн и Гарри Лиу шли молча, никому не хотелось говорить. Наконец они подошли к огромным кучам шлака, вырытому в земле карьеру, вокруг которого все покрывал мусор и отходы фабрик и машин.
– Это конец, – сказал Верн, останавливаясь. – Отсюда дальше ничего больше нет. Можно возвращаться.
Они пошли назад.
– Ну? – не выдержал наконец Верн. – Что вы со всем этим будете делать? Теперь все ваше. Как вы поступите?
– Не знаю. Не мне решать.
– Но вы найдете этому применение? Или разрушите все до конца?
– Что-то, разумеется, будет разрушено. Нам нужны части, орудия, механизмы. Остальное будет переработано. Нам все придется изменить. – Гарри Лиу поддел носком ботинка камень, попавшийся ему по дороге. – Мы вывезем весь мусор. Снесем башни. Это место нуждается в основательной чистке. А потом
