На подлокотнике одного из них лежал драный красный свитер.
Не поднимая массивной головы и не оглядываясь, Бекхайм спросил:
– Мистер Хедли, как зовут вашу жену?
– Эллен, – ответил Хедли, быстро очнувшись.
После того как тяжелая золотая авторучка вычеркнула еще полдюжины писем, Бекхайм продолжил:
– А сколько ей лет?
– Двадцать два.
Через минуту Бекхайм поинтересовался:
– А вам сколько?
– Двадцать пять.
Некоторое время Бекхайм работал молча: слышались только скрип ручки да шуршание бумаги.
Вскоре он спросил:
– Вы думали о том, чтобы вступить в Общество?
Хедли напрягся до предела. Во рту пересохло, все поплыло перед глазами, он уставился в пол и ответил:
– Я серьезно об этом не думал. Не до такой степени. Скорее, я хотел с вами встретиться… лично.
Воцарилось молчание, и напряжение Хедли возросло в разы. Он медленно встал и прошагал из гостиной в кабинет. Бекхайм продолжал работать, когда Хедли зашел ему за спину и неуклюже встал, засунув руки в карманы, облизнув пересохшие губы и не зная, что сказать. Бекхайм, казалось, ждал: ему больше нечего было спросить или добавить.
– Я никогда не уделял большого внимания религии, – смущенно сказал Хедли. – На самом деле, я абсолютно в этом не разбираюсь.
Бекхайм слегка кивнул, не отвлекаясь от работы. В соседней комнате Марша сидела одна на голливудской кровати, сжимая в пальцах чашку кофе, с непроницаемым, ничего не выражающим лицом. С улицы приглушенно доносились лязг и дребезг большого города. Покоробленные оконные рамы обволакивал холодный туман, поднимавшийся с Залива.
– Как зовут вашего маленького сына? – поинтресовался Бекхайм.
– Питер.
– У вас есть его фото?
На сей раз Хедли достал бумажник и неуверенно сжал его в руках, тогда как Бекхайм продолжал работать. Неожиданно старик отодвинул письма в сторону и протянул руку за бумажником. Положил его на стол и критически взглянул на фотографию.
– Выглядит здоровым, – отметил Бекхайм и возвратился к работе.
– Да, он всегда был здоровым и полным сил, – застыв на миг в нерешительности, Хедли спрятал бумажник в карман. – Мы, конечно, держим пальцы крестом, но… пока что у него вроде бы все хорошо.
– У вас есть фото вашей жены?
Хедли снова достал бумажник, раскрыл и послушно положил его на стол. Немного спустя Бекхайм заглянул туда, удерживая авторучку над длинным посланием, написанным трясущимся женским почерком. Взору старика предстал снимок Эллен Хедли, вставленный в испачканное, полупрозрачное целлулоидное отделение.
– Она привлекательна, – сказал Бекхайм. – Эллен Хедли… Стюарт Хедли. Я видел множество молодых пар, похожих на вас, – он положил ручку и повернулся на стуле к Стюарту. – Но вы не одинаковые – все разные. Вы уникальны… Каждый человек – в том или ином смысле новая комбинация. Вы не замечали этого за собой?
– Думаю, да.
– Что произошло бы, если бы Стюарт Хедли умер? Что появилось бы вместо него? Возможен ли другой Стюарт Хедли? – Большие темные глаза сверлили Хедли из-под очков в роговой оправе. – Мне кажется, невозможен. А вы как думаете?
– Нет.
– Вы серьезно?
– Да, – кивнул Хедли. – Я это чувствовал.
– Но вы же умрете. Как вы это объясняете этот парадокс?
– Не знаю.
– Нет, знаете! Вы знаете ответ так же, как и я: пошевелите мозгами… Вы просто не хотите думать. Ваш мозг заржавел – вам больно думать. Распахните врата своего разума… Осталось мало времени.
– Да, – согласился Хедли, – осталось мало времени.
Бекхайм взял его бумажник.
