неучи позволяют себе нести несусветную чушь. «Опровергли мое открытие», видите ли! У них, всех вместе, даже не хватит ума понять, каково значение этого открытия для современной науки…
— Профессор, — попытался возразить я. — Любому мало-мальски образованному человеку ясно, что вы рассказываете немыслимые вещи.
— Немыслимые?! — Челленджер, снова поднявшись, упер руки в бока. — Они кажутся немыслимыми именно бестолочам вроде покойного Иллингворта! Слышал бы это аллозавр, который едва не сожрал Мелоуна. Или фороракос, которого сумел подстрелить лорд Рокстон. «Немыслимые», видите ли!!!
— Давайте вернемся к делу, — предложил я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. — Пускай вы и убеждены, что убитые не могли поколебать общественное мнение касательно ваших изысканий, тем не менее улики указывают именно на вас, сэр. Более того, ваша репутация… — Я остановился, не зная, как продолжить.
— Ну, договаривайте, смилодон вас задери! — прикрикнул Челленджер.
— Должен сказать, ваша репутация, мягко говоря, не вполне сдержанного человека сослужила вам дурную службу, профессор. Вы бранитесь, называя людей тупицами, идиотами, олухами, ослами. Вы пренебрежительно высказываетесь обо всех, кто сколько-нибудь не согласен с вами. И наконец, вы пускаете в ход кулаки! Вам не кажется…
Челленджер яростно прервал меня:
— Не кажется! Я дерусь, потому что дерусь, мистер Ватсон. Мир полон нахальных невежд, знаете ли! И поставить нахала на место — долг всякого честного человека.
— Не находите ли вы, что подобные рассуждения несколько односторонни, сэр?
— Не нахожу, — без малейшего оттенка вежливости буркнул профессор. — Зато нахожу односторонними рассуждения этих стегоцефалов из Скотленд-Ярда. Впрочем, чего от них, глупцов, ждать? Это надо же додуматься — выставить преступником
— А кто, по-вашему мнению, настоящий преступник?
— Откуда мне знать! — воскликнул профессор скорее даже с раздражением, чем с гневом. — Вы полагаете, в Лондоне мало головорезов и сумасшедших? Думаете, если уважаемый во всем мире ученый раз-другой огрел какого-нибудь проходимца по голове, то можно обвинять его во всех смертных грехах?! Поразительное скудоумие с вашей стороны, мистер. Убирайтесь отсюда, сэр, вот что я вам скажу!
Я обнаружил Холмса склонившимся над подоконником, который был заставлен колбами и пробирками с химическими реактивами. Тускло горела спиртовка, к потолку поднимался ядовитого цвета дымок, а запах даже мне, со студенческих лет привыкшему к ароматам прозекторской и морга, показался совершенно отвратительным и несносным
— Ну-с, мой дорогой Ватсон, — не оборачиваясь, обронил мой друг. — Поздравляю вас.
— С чем же?
— Только что я получил последние доказательства невиновности нашего подопечного. Должен вам сказать, Ватсон, профессор Челленджер вчера на самом деле находился в холостяцкой квартире мистера Мелоуна, и это чистейшая правда. Вот, взгляните.
С этими словами Холмс наконец обернулся, задул спиртовку и продемонстрировал мне лист бумаги, покрытый каракулями и обгорелый по краям.
— И что же это такое? — осведомился я.
— Доказательство, разумеется. Эта страница исписана тем самым «Паркером» с обкусанным наконечником, что поутру украшал нагрудный карман пиджака, в котором щеголял наш друг Мелоун. Свойствам чернил я посвятил несколько глав своей монографии под названием «О некоторых особенностях жидких красителей» и с уверенностью могу утверждать, что возраст текста на этом листе не превышает полутора суток. Далее: лист хранит следы двух разных почерков, причем оба человека, судя по всему, писали одним и тем же «Паркером», передавая его друг другу. Вполне нормально для черновика совместной работы — даже, пожалуй, еще не черновика, а составления общего плана. Пока что расхождений с рассказом Мелоуна нет. Кстати, один из этих людей — действительно он, наш вчерашний посетитель. А второй… Вчера мне прислали образцы почерка Челленджера. Сравните и убедитесь, что он полностью совпадает с тем, что мы видим на этом листе. Между прочим, вам удалось пообщаться с профессором?
Я кратко пересказал содержание разговора. Холмс, по своему обыкновению, беззвучно рассмеялся.
— Так и сказал: «наплевать на мистера Холмса»? — переспросил он.
— Увы, именно так.
— Что ж, весьма принципиальная позиция.
— Смею заметить, мне эта позиция показалась не принципиальной, а в высшей степени безрассудной, — возразил я. — Впрочем, совсем неудивительно, учитывая характер профессора. «Я дерусь, потому что дерусь» — как вам это нравится? Прекрасное заявление, позаимствованное у недалекого французского вояки из сочинений господина Дюма. А вдобавок ко всему — чрезвычайно логичное, вы не находите?
— Пожалуй, нахожу, — признался Холмс, чем снова меня озадачил. — Сделайте любезность, Ватсон, перескажите еще раз ту часть беседы, где
