— Да ты никак доволен, старик? — удивился Этюд.
Цейтнот не ответил. Он и вправду был доволен. В походах старика слушали: молодежь уважительно замолкала, стоило ветерану открыть рот. Не то что дома, где слова сказать не дают, а Вилка, сварливая карга, вечно шипит да бранится.
Ферзь появился в селении к полудню. Выстроившись полумесяцем, его сопровождала свита из легких фигур: пешие офицеры по центру, конные рыцари на флангах.
Был ферзь сухощав, морщинист и желт лицом. В окружающих замок селениях его недолюбливали, в шашечной баталии пожертвовал ферзь половиной материала: и пешек угробил немерено, и легких фигур с дюжину разменял. Даже две тяжелые туры остались в поле, спаленные шашечной ордой.
— Слава королю, пешки! — гаркнул ферзь, едва сельчане собрались на площади.
— Слава, — нестройно откликнулись ставшие в одночасье пешками крестьяне.
— Чтоб он сгорел, твой король, — проворчал себе под нос пройдоха Этюд.
Зевок шарахнулся в сторону. Крамольных речей он боялся — мало ли что. Впрочем, он всего боялся, и поговаривали, что жена, дородная крикливая Доминация, учит муженька кулаком.
— Пресветлый ферзь, милостивец наш!
Гамбит обернулся на крик. Доминация, толстая, расхристанная, продралась через толпу и рухнула ферзю в ноги.
— Отпусти его, пресветлый! — подвывая, заголосила Доминация. — Посмотри на него, на Зевка моего несчастного. Какая из него пешка, из малахольного? Отпусти, пресветлый! Умоляю тебя, заклинаю — опусти-и-и-и!
Ферзь презрительно скривил губы, кивнул свите. Два рыцаря разом спешились, подхватили Доминацию под руки, поволокли с площади прочь.
— Глупая баба, — фыркнул ферзь. — Пожертвовать собою за короля — что может быть почетнее для пешки? Ладно. — Ферзь откашлялся, выдержал паузу и продолжил торжественно: — Итак, Его Величество в союзе с королями сопредельных клеток объявляет крестовый поход! Сутки всем на сборы!
Толпа ахнула. Крестами или крестями называлась народность, живущая за последней горизонталью, на полях у самого обрыва мира, и тревожащая крайние клетки грабительскими набегами. Говорили, что крести жестоки, беспощадны и невежественны. Мир они полагали не квадратным, а круглым и называли столом. Молились злому богу Азарту, короля почитали меньше, чем богатея-туза, а пешки нумеровали и различали по достоинству — от двойки до десятки.
— Это через сколько же клеток шагать? — привычно ворчал старый Цейтнот. — Ноги собьем, пока доберемся. А потом обратно столько же.
— Обратно, — хлопая глазами, повторил Зевок. — Мне обратно не придется — я еще на пути туда загнусь.
На окраине селения Гамбит обернулся. Рокада на коленях стояла в придорожной пыли и тянула к нему руки. Гамбит судорожно сглотнул. С женой ему повезло, не то что старому Цейтноту с Вилкой или Зевку с Доминацией. Была Рокада ладной, работящей и робкой. Любила, души в нем не чаяла. А вот сам он… Гамбит вздохнул — он не знал. Махнул рукой на прощание и заспешил прочь.
— Запевай! — гаркнул шагающий впереди пешечной фаланги офицер, долговязый, наголо бритый Фианкет. — А ну маршевую!
— Эх мы, крепкие орешки, — хором затянули запевалы, братья Цуг и Цванг. — Мы корону привезем! Спать ложусь я вроде пе-е-е-шки…
— …Просыпаюся — ферзем! — дружно рявкнула фаланга.
Гамбит расправил плечи. Ферзем или становились по рождению, или в него превращались. Из пешки. Для этого надо было совершить подвиг — невероятный, немыслимый. Пленить вражеского короля или спасти своего. За всю историю таких случаев были единицы, о них ходили легенды.
— Мечтаешь? — ехидно спросил Этюд, стоило песне закончиться.
— Плоха та пешка, которая не мечтает стать ферзем, — пословицей ответил Гамбит.
— Ну-ну. — Этюд поежился. — Тут бы живым остаться.
По проселочным дорогам маршировали до вечера. Тянулись дороги параллельно вертикалям мира — с северного его обрыва до южного. Другие, горизонтальные, пересекали их под прямым углом, образуя квадраты мирового порядка. Говорили, что у диких народностей порядка нет — собственно, и дикие они во многом поэтому. Кровожадные бубны, что селились по западному обрыву мира, выше королей и тузов ставили глупых шутов — джокеров. Обитающими у восточного побережья червами правили неведомые козыри, и якобы таким козырем мог стать всякий — от двойки до туза. Кочевники-шашки вообще не признавали никакой власти, и лишь изредка появлялась среди них особая шашка — дамка, которой повиновались остальные.
Едва стало смеркаться, Фианкет крикнул: «Привал!» Пешки натаскали хворосту, запалили костры на обочинах и расселись вокруг.
— Помню, дело было, — начал старый Цейтнот, — при деде нынешнего короля, я тогда еще был парнишкой. Навалилась на нас черная клетка, что на три поля к востоку. На границе схлестнулись, пошла баталия. И вот…
— Какие они из себя, черные? — прервал Гамбит.
