сами знаете, что я очень добрый, потому что в Константинополе за хорошего раба дают двадцать золотых номисм, и у меня есть корабли, чтобы отвезти вас всех туда и продать. И тебя самого, Исидор, ты еще достаточно крепок, чтобы за тебя дали двадцать номисм! А еще вывезти все товары и имущество, а город выжечь. Ну, то, что здесь может гореть… Но я не хочу этого делать. Мы желаем сохранить возможность торговать с каганатом через Самкрай. Поэтому, если мы придем к соглашению, я не стану никого убивать и даже забирать пленников для продажи.
– Соглашение! – Яс по имени Асах – рослый худощавый мужчина с черными усами и впалыми щеками, яростно взмахнул правой рукой и ударил себя по колену (левая у него была перевязана и подвешена к груди). – Ты явился сюда, как волк, обманом или колдовством ночью проник в город, убил сотни людей, даже женщин, и хочешь соглашения!
– Да, – невозмутимо ответил Хельги. – Вы, уважаемые, забыли кое-что. Прошлым летом сюда приезжали наши люди – люди от киевского князя Ингвара, моего родича, хотели продать вам хорошие товары. Ваш тудун даже не пустил их в город, потребовал четыре десятины. Я слышал от моих спутников жидинов, – он оглянулся на Хануку, – что ваш жидинский бог положил брать со всякого прибытка десятину. А кто не желает, тому он оставляет на поле лишь десятую часть урожая. Ваш тудун забыл завет своего же бога и запросил с нас четыре десятины вместо одной. Теперь вы убедились, что с нами лучше не ссориться и поступать по справедливости. А неумно убивать людей, которые уже все поняли. Поэтому я сохраню ваш город и лишь возьму выкуп – для лучшей памяти.
– Ты хочешь двадцать пять тысяч дирхемов! – Охантей, старейшина общины хазар-тенгрианцев, выставил вперед обе растопыренные ладони, будто желал показать, что пальцев на руках не хватает для такого числа. – Даже если ты порубишь нас на куски, мы не сможем достать в городе таких денег!
– Проверим? – предложил Хельги. – Скари!
Старший над десятком шагнул вперед.
– Возьмите этого, выведите на двор и порубите на куски. Посмотрим, не прибавится ли денег у остальных.
Мангуш перевел эту речь, чтобы все в помещении поняли. Охантей услышал перевод, когда двое рослых русов уже взяли его за локти. Вскинулся, в недоверчивом ужасе выпучив глаза, и его поволокли из палаты, не слушая возмущенных криков. Люди на скамьях зашевелились, иные вскочили, но навстречу выходящим вбежало еще десятка полтора и нацелили на безоружных боспорцев острия копий.
– Всем сидеть! – крикнул Мангуш по-хазарски.
При виде блестящих наконечников, смотрящих прямо в горло, боспорцы осели на места.
Со двора послышались отчаянные вопли. Вскоре умолкли.
Старейшины на скамьях сидели застыв, не смея даже переглядываться. Христиане крестились, почти у всех прочих тоже шевелились губы в беззвучной молитве.
– Левый борт греби, – Хельги посмотрел на скамью, что стояла слева от него. – То есть продолжим. Ты… э… – Двоих булгар, заменивших Раби, он не знал.
– Как ваши имена? – спросил Мангуш.
– К-казанай… – прохрипел один.
– Ш-шахбан, – судорожно вытолкнул второй.
Вернулся Скари со своими людьми. Все в палате зачарованно воззрились на блестящие, свежевытертые лезвия их секир.
– У вас, булгар, в общине сколько людей? – Хельги глянул на Хануку.
– Сто тридцать две семьи.
– Это будет…
Дрожащими руками Ханука передвинул несколько камешков на расчерченной полосами доске:
– Две тысячи шестьсот дирхемов.
– Итак, э…
– Казанай и Шахбан, – подсказал Мангуш, которому было легче запомнить эти имена.
– Да. Вы даете за ваших людей две тысячи шестьсот шелягов?
– М-мы… – Двое булгар в ужасе переглянулись.
– Причем если внутри ваших тел денег не окажется, я просто возьму ту же сумму людьми, так что разница будет только для вас лично. Что скажете?
– Д-даем! – перебивая друг друга, воскликнули оба булгарина. – Но часть ты возьми имуществом!
– У меня есть два коня!
– А если с кого-то мы не сможет взыскать денег, то часть отдадим людьми!
– Ну, это уже ваше дело, – покладисто кивнул Хельги. – Мне главное, чтобы было чем вознаградить дружину.
Дело пошло веселей. Каждый из старейшин хорошо знал число людей в общине и их достатки, поскольку отвечал за своевременный и полноценный сбор налогов в казну тудуна. Ханука высчитывал, Синай записывал, сколько с кого причитается. С кем была достигнута договоренность, того русы уводили:
