скованность, так что даже вдохнуть было трудно; она было остановилась, надеясь это переждать, но поняла, что так только хуже, и с усилием заставила себя продолжать путь. Шаг, другой, третий… Это тропа навок. И Соколина отчетливо поняла, что где-то здесь, может, лежит притаившийся Дивий Дед.
Он же не примет ее за навку? Ну девка, с длинной косой, в бывшей белой (а ныне грязной) одежде и с платком на голове… «У них есть какие-то платки…» Йотуна мать! Как нарочно под навку нарядилась! «Горевая сряда» на ней была все та же, в какой она уехала из дома, – кто же ей другую даст? Но неужели Дивий Дед не почует разницы, не уловит теплое биение живого человеческого сердца?
Соколина вспомнила один разговор. Еще пока они все жили в Свинель-городце, братовы оружники как-то заговорили о самых страшных и дурных местах, в которых бывали. Один человек, Алдан, рассказал, что когда-то давно попал в Бьярмии на глухое место, там бьярмы хоронили своих мертвецов. И мертвецы, почуяв чужого, пытались его съесть. А этого не поймешь сразу: мертвецы невидимы и присасываются сразу к душе. Это ощущается как ужасная тоска. Отчетливо понимаешь, что ты умрешь когда-нибудь… нет, уже скоро умрешь… вот прямо здесь умрешь, прямо здесь, не сходя с места!
Алдан тогда спасся тем, что начал громко петь. И это помогло.
Соколина перевела дух, потом набрала воздуха и запела:
Пение это походило скорее на крик, и то первые слова давались с трудом, будто камень лежал на груди. Прерывисто исполняемая свадебная песня дико звучала среди унылого безлюдья, но девушка упрямо продолжала петь, понимая: каждое слово – это ее шаг прочь от бездны.
– с бредовой удалью выводила она. И стало полегче: слова вылетали уже свободнее, даже ноги вроде полегчали. Она огляделась с вызовом: появись сейчас Дивий Дед – огрею шестом!
Но вот тоска отступила. Соколина умолкла и двинулась дальше, стараясь дышать ровнее.
Она все шла и шла, а вокруг тянулись все те же виды. Раз или два земля становилась потверже, давая возможность сесть и отдохнуть. Один раз она перекусила вареным бобровым окорочком, который Ута завернула ей в вялые листья. Хотелось пить, но пить из болота она боялась. Скорее бы уж какую проточную воду найти.
Она миновала пару перелесков, но за ними снова тянулись унылые влажные поляны с блестящей между кочек стылой водой. Незнакомая местность Соколину не смущала: она ведь ничего здесь не знала. Найти бы ручей или речку, а там вдоль течения можно пройти к Тетереву. Солнце все не показывалось, но Соколина надеялась, что держит путь к юго-западу.
В очередном ельнике она устроилась отдохнуть более основательно. Здесь была большая яма с прозрачной водой, видимо дождевой, и оттуда Соколина попила, больше не в силах терпеть. Кругом алели россыпи спелой брусники; Соколина уже видеть ее не могла, но заставила себя съесть пару горстей. Потом полежала немного на сухом мху и нечаянно заснула. Проснулась в испуге, от ощущения, будто рядом кто-то есть, но никого не увидела. Сколько времени спала – непонятно. Но ясно было: хватит прохлаждаться.
Она снова привязала проклятые снегоступы и тронулась в дальнейший путь. Покидать ельник было жаль, как родной дом.
От Коростеня Ингвар с частью своих людей ушел ввверх по Ужу. Как я поняла, вторая половина дружины шла с Хаконом по Тетереву. Имея больше людей, чем обычно требовалось для обхода Деревляни, киевский князь решил пройти обе наши главные реки сразу, а не как делал Свенгельд – по кольцу, на что у него уходило ползимы.
Без Ингвара у нас в Коростене снова пошли чередой советы и разговоры. Негромкие – ведь Мистина сидел в Свинель-городце, и все понимали: Ингвар оставил его присматривать за нами. Все вышло почти так, как наши и хотели: в прежнем гнездовье Свенгельда обосновался Мистина со своей дружиной. Но это был не наш человек, а человек Ингвара.
И теперь во всех этих советах принимал участие мой отец. А когда я услышала, о чем они говорят, то пожалела о его приезде. Лучше бы он оставался в Моравии!
Он рассказал мне сам.
– Я вижу, что Ингвару не легче усидеть на киевском столе, чем было мне когда-то, – сказал он. – Но там иначе и не может быть. Что такое Русская земля? Торговое место, где каждый сам за себя. Где у каждого свой бог, своя выгода, свои враги и друзья. Товарищей по торговым поездкам полно, а родни ни у кого нет. Здесь, в Деревляни, совсем другое дело. Здесь князья – потомки своих богов и отцы своему роду. Старик и отрок, князь и простой землепашец живут единым образом и хотят все одного: жить на родной земле, чтить своих богов, оберегать могилы дедов, сеять жито и растить детей. А в Киеве? Кто там живет – гриди, торговцы, русы и славяне всех родов, хазары, бохмиты, греки, жиды, саваряне… Всех не упомнишь. И что их объединяет? Только желание извлечь побольше выгоды из того места, через которое идут товары и деньги. Они легко продадут не то что князя – родную мать… да там никто и не знает, где его мать.
В речах отца слышалась горечь на грани ожесточения. Я понимала причину: ведь с ним самим Киев поступил именно так. Продал за обещания ромейской добычи. Вместо чего, кстати, многие, кто участовал в том черном деле, получили «греческий огонь» и гибель в соленых волнах.
