Вот мы въехали в ворота Свинель-городка. С десяток всадников, прибывших раньше нас, уже сгружали свою добычу на землю: вот ревет-заливается Прочкина молодуха, вон деловито поправляет сбившуюся плахту Найденова старуха, вон вцепились друг в дружку обе Пятункины дочери – Веска и Малинка. Вон Гвездана моя: стоит уже спокойная, отдышавшаяся, только кривится, будто сейчас заплачет. Ну надо думать: ее-то, с ее хромой ногой, и должны были первой поймать.
Всадников, со смехом хлопавших друг друга по выставленным ладоням в знак успешного набега, я тоже узнала. Все это были неплохо мне знакомые отроки Свенгельда: Ольтур, Бьольв, Бримир, Ранота, Орми, Рамби, Русан, Сивый…
– Держись, королева, сейчас я тебя сниму, – сказали у меня над ухом.
Я крепче вцепилась в гриву; обхватившая меня рука исчезла, всадник позади меня быстро соскользнул с седла и тут же, очутившись передо мной, протянул руки, чтобы помочь спуститься.
У меня уже все так болело от неудобной посадки, и я с большой охотой кинулась в руки незнакомому мужчине. Хорошо, Володислав не видел… Похититель мой был уже не отрок годами – пожалуй, ровесник Мистине: рослый, с продолговатым лицом, крупными чертами, темными волосами и бородой, с загорелым обветренным лицом, на котором ярко выделялись голубые глаза. Бросив на него один взгляд, я бы уже голову заложила: он из тех, кто вступил в чью-нибудь дружину четырнадцати лет и с тех пор не знает другой семьи и другой жизни. Уж сколько я перевидала таких! На нем была рубаха из выцветшего льна в сине-белую полоску – плотно прилегающая сверху и с широким подолом. Такие рубахи, расширенные клиньями, называют «датскими», и я успела мельком подумать, не датчанин ли он. На витой железной гривне позвякивало более десятка разнообразных колец и перстней: хирдманы предпочитают так носить свою добычу и награды. У Свенгельда я никогда раньше его не видела: надо думать, киевский.
Первым делом я тоже схватилась за голову: ради торжественного дня мы все были в самых длинных, сложно намотанных намитках, а теперь моя съехала мне на щеку. Плахта и передник перекосились, бусы болтались за спиной, узел пояса перебрался на другой бок. Чучело-мяучило, как говорит Малка, а не княгиня на зажинках!
Пока я торопливо приводила себя в порядок, на меня кто-то налетел.
– Славуня! – В меня вдруг вцепилась Соколина. – Как ты? Он тебя не помял? Ты княгиню не помял? – сурово воззрилась она на моего похитителя.
– Я старался не помять, – по-словенски выговорил он, и было ясно, что этот язык он осваивает не так давно. – Прости, дроттнинг.
– Что это значит? – напустилась я на них. – С чего нас похватали, зачем?
– Это все они! – горячо воскликнула Соколина и ткнула рукой в сторону гридницы: – Мистина и старики.
– Ступайте, бабы, не толпитесь тут! – деловито распоряжался Сигге Сакс, направляя пленниц к гостевому дому. – Вот здесь посидите! Не вопите, никто вас не тронет.
Всего пленниц оказалось с два десятка: кажется, здесь были почти все, кто отправился нынче утром со мной на «божье поле». У хозяйской избы стоял Мистина, еще одетый в «печаль», зато с улыбкой на лице. Положив руки на пояс, он взирал на нас таким веселым взглядом, какого я у него не видела с самого приезда.
– Свенельдич! – Я еще раз отряхнула плахту и решительно направилась к нему. – Что все это значит? Что за набег хазарский? Мы вышли на зажинки! Вы нам загубили обряд, что за шутки?
Мой освященный серп так и остался на поле, брошенный среди полусжатого первого рядка и поломанных, потоптанных конями колосьев. О боги! Да нам теперь всю эту ниву три года поливать молоком!
– Жива будь, Олеговна! – Мистина пошел навстречу и даже поцеловал меня. – Понимаешь, после того как твой муж надумал кидать шапкой в родного чура, наши ребята рассердились и хотели пойти всех поубивать. Но я решил, что у нас еще не война, а только немирье, поэтому мы будем добрыми и всего лишь заберем к себе старших женщин. Как только твой муж опомнится и подберет свою шапку, мы немедленно вернем вас домой.
Я глубоко вдохнула, в возмущении упирая руки в бока, открыла рот, но он привычно осадил меня:
– А пока поди переведи дух.
И я позволила Соколине меня увести. Несколько лет я росла в доме, где Мистина Свенельдич был хозяином, а в нем была способность заставить повиноваться и более упрямых людей, чем я.
Я еще успела увидеть, как закрываются ворота Свинель-городка и оружники в шлемах и со щитами поднимаются на боевой ход…
К полудню возде Свинель-городца собралась уже нешуточная толпа. Мои бабы сидели в гостевом доме, но нам с Соколиной никто не мешал пройти на боевой ход, так что я все видела своими глазами. Здесь оставалось с десяток дозорных, а обе дружины вышли наружу и выстроили стену щитов на пустыре перед воротами.
На опушке рощи со стороны Коростеня показались люди. В глаза бросались белые и серые пятна рубах: мужики прибежали в чем были, но в руках все сжимали топоры, охотничьи луки и рогатины, а кто-то даже косы и просто дубины. По давнему уговору с Ингваром коростеньские князья не могли держать сильную дружину, поэтому своих оружников у нас было всего два десятка. Издали я узнала Найдена и Пятунку: один невысокий и прихрамывающий, другой рослый и пузатый. Наверное, здесь были и другие родичи похищенных женщин, но не только они. Всего собралось около сотни человек: мужики из Коростеня и ближайших весей.
