сдерживать чувства, прятать мысли. Ему претило искать обходные пути.
Порой Эльге приходило в голову, что из Мистины вышел бы князь не в пример лучше. Тот умел подчинять себе людей без явного давления – мнимым расположением, игрой на слабостях, а то и страхом. Он мог долго прикидывать и примериваться незаметно для чужого глаза, а потом нанести точный сокрушительный удар. Пятнадцать лет назад он едва не отнял невесту у Ингвара – ее, Эльгу! Прямо здесь, в Киеве! Чуть не подвел к тому, что ее родичи сами вручили бы ему племянницу Вещего, а он бы еще сделал вид, что женится по доброте души. И хоть замысел его тогда сорвался, никто не нашел повода его упрекнуть. А он еще и отвел от себя все возможные попреки в будущем, взяв в жены Уту и тем оказав Эльге большую услугу. Которой она не забыла и до сих пор.
Ингвару эти тонкости не давались. Он словно вышел из древних сказаний, где вождь был лучшим воином в дружине, что ни день готовым вести к новым победам, и именно к этому всегда стремился. Если бы все дела по управлению державой – которая его же трудами стала еще больше и сложнее, – можно было решить мечом, лучше него не было бы князя. Пожалуй, и хорошо, что по полгода в Киеве правили Эльга и Мистина, умевшие решать дела без крика и ударов кулаком по столу.
Но, даже понимая, что порой Ингвар ведет себя не как должно, Эльга не могла в душе не восхищаться им. И она ведь вынесла из родовой памяти веру в то, что без доблести и отваги нет ни мужа, ни вождя. Ее привлекало в нем упрямство, решительность и твердое убеждение, что боги поставили его на это место, чтобы он делал свое дело как можно лучше. И ради этого он без колебаний отдал бы жизнь, лишь бы не стыдно было взглянуть в глаза предкам, ждущим его в Валгалле. А предков этих хоть и много, но не до бесконечности. Двадцать пять поколений – и здравствуй, Один!
В девичестве Эльга мечтала, что будет любить мужа. Когда же полюбила, поняла, что без любви жилось бы легче – пустота одиночества обернулась бы покоем, и она наслаждалась бы свободой править собой и другими без ощущения потери. Но от печенегов сторожить днепровский путь нужно каждый год. И в полюдье ходить тоже. Пока их сын не вырастет и не сможет взять хоть часть этих дел на себя, не знать им с Ингваром покойного житья, не сидеть у печи вдвоем, слушая гул метели над кровлей…
– Послушай, может, тебе не нужно ходить до Смолянска? – почти в отчаянии спросила она. – Ведь Тородд сам распрекрасно собирает дань с кривичей, он может и сам сплавлять ее весной по Днепру. Зачем тебе туда ездить?
– Затем, чтобы кривичи видели: Тородд здесь не сам по себе и не один, за ним – я и вся Русь. Так прочнее будет. Но тут вот еще какая беда, мне Ивор сказал. Огневит может отказаться пропускать нас через свои земли. Скажет, ваша земля теперь по Днепру, вот и идите через Днепр, а к радимичам не лезьте.
– Не слишком ли смело это будет с его стороны? – Эльга нахмурилась. – А он не боится, что тогда у нас будет причина сделать и эту землю своей, чтобы никто не мешал нам ходить по ней?
– Да ну! – Ингвар усмехнулся решительному виду Эльги и обнял ее. – Развоевалась! Вижу, понравилось тебе в полюдье ходить! А я думал, ты больше из Киева ни ногой после той зимы!
– Я с полюдья дитя привезла! – Эльга с гордостью кивнула туда, где в резной колыбели спала Браня. – Что рядом с ней ваши бобры!
– Ну, это мы и без полюдья, глядишь, спроворим…
Наутро Ингвар объявил дружине, что на днях выступает по сухой дороге в Коростень. Поскольку все прежние годы дань там собирал Свенгельд, Ингвар и его люди не знали даже, сколько в Деревляни тех дымов, из которых с каждого причитается по кунице. Неведомы были расположения селений и пути к ним. Чтобы не блуждать по своей же земле наугад, нужны были знающие люди, проводники. Все это Ингвар надеялся найти в Свинель-городце.
В последнее утро перед выступлением в поход челядь еще до зари накрывала столы в гриднице для князя и ближних оружников. Ингвар собирался еще в темноте, при лучине. Эльга тоже встала и, как всегда, старалась не думать, что завтрашним утром его уже не будет здесь. В последнее утро перед разлукой ее чувства примолкали, будто придавленные камнем. Они оба вели себя так, будто Ингвар нынче же вечером вернется.
– Только не горячись! – умоляла она, зная, что поход предстоит по-особому непростой. – Все-таки Мистина – твой побратим. Он муж моей сестры. Я не верю, что он хотел тебя обмануть. И не поверю, пока не увижу… И здесь его оболгать пытаются, а может, и там будут пытаться. Выслушай его, что бы там ни было.
– Выслушай! – Ингвар просунул голову в ворот верхней шерстяной рубахи. – Будто ты не знаешь, что он любого вещуна переговорит!
– Я больше всего боюсь, что вы подеретесь. А Свенгельда, чтобы вас разнять и в разум привести, больше нет.
– Подеремся! Мы не отроки, чтоб драться.
– Правда? – Эльга с недоверчивой насмешкой подняла брови. – А по вам не скажешь, когда вы вдвоем.
Ингвар покрутил головой, подавляя ухмылку. А Эльга знала, о чем говорила: рядом с Утой она почему-то чувствовала себя девочкой. Узнав друг друга прямо с рождения, они невольно служили друг другу непреходящей памятью о детстве. Так и Ингвар с Мистиной.
– Почему это ты боишься, что мы подеремся? – Муж бросил на нее пристальный взгляд. – Это за кого ты боишься?
– Таким человеком разбрасываться нельзя! – Эльге было не до шуток. – Тем более сейчас, когда в Деревляни больше нет Свенгельда. А еще не забудь, что где-то там – моя сестра и ее дети. Что бы ни было, пришли их ко мне поскорее.
– Даже если он решил остаться там жить?
