Свенельд тогда еще лишь достраивал двор для молодого князя. Эльга вспомнила все свои тогдашние чувства, опасения, надежды, свои мечты о женихе и первое разочарование из-за того, каким он оказался на самом деле. Бросила взгляд на Уту и увидела, что у сестры тоже слезы в глазах.
– Как повелишь, матушка, – согласилась Горяна. – А можно мне будет посмотреть церковь Святого Ильи?
– Церковь? – Эльгу немного смутило это странное в невесте желание, и она снова вспомнила тот зимний разговор с Олегом. – Отчего же нет? Теперь это твой город, ты в Киеве хозяйка… чего хочешь, то и посмотри.
Горяна благодарно улыбнулась ей.
– Да что там смотреть? – удивилась Предслава. – Изба как изба при складах купеческих, над Ручьем. И пройтись там негде – одни тыны да дворы гостиные, псы брешут да бродят всякие… побродяги.
– В Овруче у нас нет церкви, и я никогда богослужения не видела. В Велиграде матушка брала меня в храм Святой Маркиты, но я была совсем дитя…
– Где же тебе побывать привелось? – спросила Эльга, пытаясь перевести разговор на что-то более простое.
Ее покоробило и встревожило то, что юная девушка, невеста, приехавшая выходить замуж, первым делом спрашивает не о женихе, а о церкви!
– Я родилась в Гнезно, у моего деда Земомысла. Год или больше мы все прожили в Мораве, в Велиграде, там родился и умер мой братик, потом опять угры стали теснить нас, и отец отослал нас с матушкой к деду. А сам уехал на Русь. Мы с матушкой жили в Гнезно, потом отец позвал нас к себе в Деревлянь. Вот мы и поехали к нему.
Эльга уже в целом знала повесть о превратностях судьбы своего племянника Олега, но сочувственно кивала. Жена и дочь разделяли его вынужденные странствия, взлеты и падения. С самого рождения эта юная девушка была скиталицей, не знающей, где будет сегодня и завтра, ждет ее слава и честь или позор и новое изгнание. Родные боги едва ли много заботились о ней, оторванной от какой-либо земли и не знающей толком, где ее родина: в Польше, в Мораве, в Деревляни? Может быть, на Руси ей больше повезет и здесь она найдет свой настоящий дом. Ведь Горяна – внучка болгарских царей и ляшских князей, правнучка моравских Моймировичей и самого Вещего – имела право с почетом водвориться на киевском столе. С не меньшим правом, если рассудить, чем в свое время сама Эльга.
– Тяжело вам с матушкой пришлось, – вздохнула Ута, не понаслышке знакомая с превратностями жизни знатной жены. – Олегу-то что, он мужчина, а мужчинам судьба такая… женщин жалко.
– Господь хранил нас – то ввергал в опасность, то извлекал из пучины горя милосердной рукой, – со спокойной убежденностью ответила Горяна. – Но мы не роптали. Ибо сказано: к Царствию Божьему ведет узкий путь. Человек богатый и благополучный идет по жизни путем широким и торным, но к Богу тот не приводит. Царь Небесный, посылая невзгоды, сужает путь человеческий и тем отворяет ворота к спасению.
Эльга, уже не улыбаясь, устремила на Олега многозначительный взгляд. Тот развел руками: дескать, я не виноват!
– Кто же научил тебя этому? – Эльга пристально взглянула на Горяну.
– У моей матушки есть священник, отец Косма Житина. Он рассказывал, как при благочестивом князе Ростиславе занялась в Мораве заря новой жизни и рассеялся мрак. Пришли святые братья, епископ Мефодий и брат его Кирилл, и принесли с собою веру в единого Бога. И в темных глубинах дремучих лесов зазвучало пение, побеждающее тьму: «Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!»
Горяна оживилась, заговорила свободно, будто передавала чудесное сказание, и вдохновение в ее голосе увлекало за собой.
– Мефодий, Кирилл, друзья и ученики их вспахали сохой святого слова сердца морован, посеяли семена Христовой веры и стремления к добрым делам. Всюду Мефодий проповедовал, учил людей, как спасти душу, и толковал слова и смысл божественных книг. И призывал: «Приидите, поклонимся Цареви Нашему Богу». В радости, что слышат о величии Господа, со всех сторон собирались мороване и внимали словам Мефодия: «Окропляю вас святой водой, и очиститесь вы от мерзости идольской и от грехов ваших, и единый Бог смилостивится над вами». Нравились морованам эти речи, и охотно они крестились, и каялись, и молились в сердечном волнении, и пели, как их научили: «Господи, помилуй нас!» И где бы ни останавливался с проповедью Мефодий, всюду он прославлял Бога, закладывал церкви во имя святого Климента, ибо мощи святого даровал ему Господь. И прорезал свет нового учения мрак идольских рощ.
Женщины, не исключая и Эльги, смотрели на нее с изумлением. Ничуть не смущенная вниманием, Горяна говорила, будто пела, ее темные глаза сияли, кровь играла на щеках, и все слушали, не решаясь пошевелиться.
– Но ты ведь не крещена? – когда она умолкла, спросила Эльга.
– Нет. – Горяна бросила взгляд на Олега, и по этому взгляду, по выражению его лица Эльга поняла, что это лишь краткое напоминание о долгих, долгих разговорах и спорах между отцом и дочерью. – Отец не позволил мне принять истинную веру, потому что ты, княгиня, повелела не делать этого. Но я верю, что Господь наставит тебя и умудрит, когда я сама буду просить тебя даровать мне разрешение ступить на путь спасения и вечной жизни.
– Ты хочешь принять крещение?
– Дивно ли, что видевший свет не любит более тьму? Кто ведает о жизни вечной во Иисусе Христе, захочет ли продолжать жизнь греховную, носить одежду царства тьмы, пребывать в смрадных рубищах ветхого человека?
Предслава в недоумении оглядела одежду Горяны: белую как снег сорочку, платье греческого образца – из тонкой светло-серой шерсти, отделанное
