становища, а что там есть у Огневита – шиш болотный весть!
– Мы будем ночевать в становищах? – с облегчением спросила Прияна, опасавшаяся, не придется ли ей в зимнюю пору спать на снегу у костра.
Хакон кивнул, чтобы лишний раз не открывать рот. На холоде он разрумянился, и ярко-розовые пятна горели на скулах, выше бороды. У Прияны вдруг упало сердце: нехороший это румянец. Но слишком о многом ей сейчас приходилось волноваться и без того.
Наполовину пешая, дружина двигалась не быстро. Было пасмурно, шел легкий снег, зато не морозило. Прияну то и дело тянуло оглянуться: так и казалось, что вот-вот позади застучат по накатанной колее копыта погони. Даже думала: может, стоило им с Хаконом только с оружниками верхом проехать пару днищ и дождаться остальных в Ршанске, где погоня уже будет не страшна? Но к чему спешить? – успокаивала она себя. Пира сегодня нет, причин звать ее в гридницу нет, и не раз бывало, что в сумрачное зимнее время она по три-четыре дня не видела Станибора и сама не попадалась ему на глаза. Княгиня на павечернице заметит, что ее нет, но смолчит.
– Я думаю, гнаться за нами Станибор не будет. – Хакон пытался успокоить ее тревогу. – До ночи тебя едва ли хватятся, за ночь им нас не догнать, а наутро не будет смысла.
Прияна кивнула: увезенную девушку преследуют только до утра. Если до истечения ночи она не отбита у похитителя, то с рассвета уже принадлежит ему.
Ехали весь день до сумерек, пока не достигли Лишеничей – первого становища между Свинческом и Ршанском. Оно стояло на пригорке возле старой веси Лишеничи и предназначалось для отдыха торговых обозов и дружин: большие избы с печами-каменками, длинными дощатыми столами внизу и такими же длинными полатями – наверху, баня, конюшни, клети для поклажи. Но большую часть года все это стояло пустым, а дым шел лишь из оконца тиуновой избы, где тот жил со своим семейством и челядью. Туда вела через широкий двор единственная узкая тропинка меж сугробов.
Стучать пришлось долго, но вот наконец изнутри послышался голос, сурово вопросивший, что за леших принесло. Когда ворота открылись, приезжие увидели кучку челяди с длинными копьями наготове и самого тиуна, Дебрянко, в шлеме, с секирой и щитом.
– Воевода Акун! – изумился тот. – И правда ты! Чего это вы так рано? Уже все собрали? И ты сам едешь, воевода!
Не разглядев в темноте величины обоза, он думал, что это Хакон везет в Киев смолянскую дань, почему-то не дождавшись вскрытия Днепра, чтобы сплавить все в лодьях по высокой воде.
– Другой у меня груз, – ответил Хакон. – Хозяйку твою позови.
– Хозяйку?
Но тут Дебрянко увидел среди мужчин дрожащую Прияну и понял, зачем воеводе понадобилась помощь женщины. Хоть и хорошо укутанная, Прияна замерзла от целодневного пребывания на воздухе, неподвижно лежа в санях. Она отлежала все бока, все члены онемели, так что сейчас она едва стояла.
Дебрянко удивился еще сильнее, но спрашивать больше не посмел. Его баба увела Прияну к себе в жилую избу, где было уже тепло: напоила медовым переваром с липовым цветом и малиной, накормила и уложила спать. Предлагала баню, но Прияна так устала, что не выдержала бы. Остальным пришлось ждать во дворе, когда челядь протопит дружинную избу: пока печь топится, от дыма внутри находиться невозможно.
Утром спозаранку тронулись дальше. Глядя, как Хакон садится на коня, Прияна заметила, что он слегка дрожит, но она и сама дрожала, после теплой избы выйдя на холод.
Поехали дальше. Все шло спокойно, никто за ними не гнался. Прияна успокаивала себя: весьма возможно, о ее бегстве до сих пор не знает никто, кроме Ведомы. А теперь уже первая ночь миновала – погони можно не ждать.
Снова ехали весь день. До Киева оставалось еще очень далеко – около двух десятков таких вот переходов и ночевок, пять-шесть дневок. И это если повезет с погодой, не навалятся слишком сильные морозы, если пурга не завеет на целые сутки и больше, вынуждая сидеть в становище. А в конце пути ее ждет Святослав Ингоревич… жених…
У Прияны падало сердце при мысли о нем. Казалось бы, восемь лет ждала, привыкла к будущей судьбе, как к собственной руке. Но раньше это были одни мечтания – тот туман, которым наполнена любая девичья голова. И вот ожидание кончилось. Не пройдет и месяца, как она его увидит воочию. Понравится ли она ему? Прияна знала, что красива, но это ведь сам русский князь! Он мог бы хоть к царевне цареградской посвататься…
Некстати вспомнился рассказ купцов о царевиче, что женился на потаскухе из гостиного двора. Прияна поморщилась. Уж она-то не такова! Пусть хоть весь Киев придет смотреть на ее настилальник после свадебной ночи – и придет ведь! – ей стыдиться нечего.
Но как знать, кто у Святослава там есть, в Киеве… Может, жен уже пяток и детей от них десяток… И тут она, как с дерева слетев – будь цел, друг любезный! Не ждал, вижу?
Прияна заворочалась в санях. Ей невольно виделись изумленные лица Святослава и его матери – хоть она и не видела их раньше. Невеста, а приехала незвана, непрошена. Что, скажет, родичи дорогие, просватали и запамятовали? А вот она я!
Но может, ей и не придется этого им говорить. Если к тому времени, как она доедет до Киева, незнакомый жених уже достанется Марене…
Сегодня Прияна проснулась в чужом месте и не сразу вспомнила, где она. В полусне казалось, будто она дома, на своей родной лавке, а напротив сопит Орча. Вспомнив, что это за изба и как она сюда попала, Прияна содрогнулась от нелепости всей затеи – она бежала из дома якобы к жениху, на самом деле
