опечалила, но дала средство избыть беду, отправив ее дальше – в земли кривичей, в город Полотескъя, где старый князь остался один, без сыновей и войска, не готовый к защите.
– Это ловушка! – сказал рядом с ним Эйрик.
– Мы даже дадим вам людей, которые укажут, как лучше пройти пороги, – добавил Корьята. – А вы поклянетесь не трогать наших земель.
Рагнвальд молчал. Сквозь прорези стальной полумаски его серые глаза казались такими же холодными, а взгляд твердым, как сталь. Только ноздри чуть заметно подрагивали от скрытого возбуждения. Перед ним наконец открывался выход из этих бронзовых краев на Путь Серебра.
Полоцкое войско потеряло убитыми и ранеными немного – примерно десятую часть. Большинство кривичей даже не успели вступить в бой: на всех не хватило ширины луга, сотни три еще оставались в лесу, когда туда с криком «Князь убит!» ворвались те, кто вышел вслед за Городиславом за опушку. И теперь все они бежали. Каждый из воевод-старейшин был озабочен больше тем, чтобы собрать и в целости увести своих. Сражались дольше всех те, у кого свои остались на лугу – убитые или раненые. Чем только увеличили число павших. Богуслав пытался остановить людей и вновь построить: он понимал, что если их станут преследовать, то перебьют бегущими всех. Но в глазах полочан смерть княжича делала войну бессмысленной: идти вперед больше незачем, и ведь не своя же земля кругом, не своя же изба за спиной!
И вот теперь Богуслав остался при войске, с телом Городислава, обмазанным медом и зашитым в просмоленную бычью шкуру: везти до родного жальника предстояло долго, а нынче лето. Сын его Радим с тремя отроками поскакал назад, вверх вдоль реки, чтобы принести в Полоцк ужасную весть. Князь Всесвят осиротел, у него больше нет сыновей.
Не имея сменных лошадей, отроки старались не слишком гнать, но все же проходили в день почти вдвое больше, чем удалось бы по воде на веслах.
Вторую ночь хотели провести в Асоте, сообщив заодно свою новость Звениславе. К счастью или несчастью, она попалась гонцам у рощи, где гуляла с девушками. Услышав, что случилось, Звенислава побледнела, и Радим поддержал ее, боясь, что упадет.
– Пойдем в город! – потянул он ее за руку. – Или приляг на травку, дух переведи.
– Нет. Постой.
Звенислава поразмыслила немного: лицо ее отражало ужас и напряженную работу мысли.
– В город не пойдем, – невыразительным голосом сказала она потом. – Поедем… сейчас.
– Куда?
– Да в Полоцк, дубина! – закричала она вдруг на двоюродного брата. – Ты думаешь, меня отсюда пустят, если узнают, что у меня больше и защиты никакой нет? В рабыню обратят, Свойке в наложницы отдадут! А отец с матерью там одни! Их ни утешить, ни поддержать некому, Веляшка дитя еще! Поехали, ну, пока не сообразили!
Радим снова сел в седло, и Звенислава, опираясь о стремя, взобралась на круп и устроилась позади брата.
– Гони! – приказала она сзади.
И Радим погнал.
Мчались половину светлой ночи, пока не стемнело настолько, что двигаться вперед стало опаснее, чем задерживаться. Но их никто не преследовал: почти все мужчины Асоте ушли с войском и еще находились очень далеко от города, а хозяйка и прочие женщины не взялись устраивать погоню своими силами. Или не догадались. Может, обрадовались, что сбыли чужачку с рук.
На земле Латгали ночевали два раза в лесу, не желая рисковать, отдаваясь во власть местных. Напряжение скачки помогало Звениславе держать себя в руках, отвлекало от горя, но и на стоянках она старалась крепиться. Как будто со смертью последнего из братьев обязанности сына перешли к ней, хотя что она, девушка пятнадцати лет, могла бы сделать?
Поплачет она потом, когда вуй Богуша привезет тело и его надо будет хоронить. Вот тогда они с матушкой и Веляшей поплачут! А заодно бабы и дочери всех тех мужиков, что сгинули в этом злосчастном походе!
– Ох, братец, не в добрый час ты вздумал к той смолянке свататься! – тихонько причитала Звенислава по вечерам у костра. – Кабы не обворожила она тебя, был бы теперь дома, при родителях, живой и здоровый!
– Ну, не так… – неуверенно возражал Радим. – Зачем сватовство-то затеяли – чтобы от варягов отбиваться. Они-то сами пришли.
Он помнил, как об этом говорил отец, как обсуждал с князем и старцами людскими. Это сватовство имело какой-то смысл… оборона… торги… Но сказать об этом Звениславе он не смел. Вот они, торги: Городислав убит, земля без защиты, а пользы ни на полвеверицы!
– Пусть вот теперь эта смолянка, ведунья-вещунья, Кощеева невеста, сама приходит нашу землю оборонять! – бормотала Звенислава, нарочно стараясь разозлить себя, чтобы не реветь в голос.
Если хотя бы кажется, что виноватый найден, становится чуть-чуть легче. Гнев хоть немного отнимает силу у скорби.
Пока же все случившееся так оглушило Радима, что потрясение не давало даже горевать по брату. Зато он понимал: кроме них с отцом, у Всесвята и нет больше мужчин в близкой родне.
Когда Ведома была девушкой, именно на Купалиях, во время русалочьей пляски, она впервые увидела Равдана, а он – ее. И