Услыхав верещание Вадика, Саргейден резко выпрямился и прошипел:
— При чем тут она?
— Порошок я у Зойки брал, только она говорила, что эффект как от гипноза будет. Сыпани в лицо и все, что нужно, говори, установку давай. Только сам говори, фантому не передоверяй, слова как приказ гипнотический лягут, такой, от которого в отказ не уйдешь! Она для тебя, Лед, его приберегала, — распинался Герасимов, сдавая с потрохами сообщницу, без малейших угрызений совести. Хотя вряд ли у хапуги были зачатки чего-то похожего на сие высокоморальное качество, а если и были, атрофировались за ненадобностью. Однако ж и Зоя недалеко ушла от Вадика.
— Какая добрая женщина, — прокомментировала я, отчетливо понимая, что Ковальская действительно способна на подобное насилие над волей и личностью любимого, или того, кого посчитала таковым. Она из тех людей, которые, добиваясь своей цели, не считаются ни с чем, идут по головам, а мнение окружающих вообще почитают несущественно малой величиной.
— Зойка-то? — хекнул Вадик и затараторил с бешеной скоростью: — Да змея и то подобрее будет. Не хотел я девку твою травить, Денисыч, чем хочешь, поклянусь, не хотел! Сманить — да. Шутка ли, каждый день на нее богатство несусветное сыплется, грех свой процент упускать, а тебе ж деньги всегда до одного места были. Но чтобы убить? Ни-ни! Я же крови и мертвяков до жути боюсь, с тех пор как Ладка моя под зомбятником полегла и я чуть кони не двинул.
Вампир с куратором обменялись быстрыми взглядами, и ЛСД неохотно и односложно признал:
— Боится.
Да, а это уже маленькая заявка на алиби. И вообще, мне Вадик отчаянным храбрецом не казался. Чтобы заявиться не фантомом, а в уязвимой плоти к потенциальной жертве, надо было бы иметь если не храбрость, то долю отчаянного нахальства, его заменяющего. А такового я в парне не уловила. Потому-то и склонялась к мысли, что хапуга говорит правду. Заманить под свою руку любым, пусть обманным, путем он был способен, совершенно не задумываясь над моральным аспектом действий. Но пойти сознательно на хладнокровное убийство из серии «так не доставайся же ты никому» после отказа от сотрудничества? Не-э-эт, я в это не верила! Отличный знаток душ человеческих, Конрад, взяв бешенство под контроль, тоже пересмотрел позицию. А вот ЛСД, судя по серебристым когтям-лезвиям на руках, все так же пребывал в состоянии бешенства, другое дело, что теперь я уже не была уверена, что злится он именно на Вадика. Может, уже на злость в адрес Ковальской переключился?
К своему счастью, мой невольный отравитель был, несмотря на сверхспособности и иномирное происхождение, современным человеком в полном смысле слова. Он опасался мести двух сердитых мужиков, скорее всего, дрожал при мысли, что его изобьют и обдерут как липку за финт с отравой, но в то, что его взаправду могут «убить до смерти», попросту не верил. Вот зомби, как признался открыто, боялся до зеленых чертей. Этот тип инфернальных страхолюдин не вписывался в привычную картинку реальности. Саргейдена же и Конрада как носителей смертельной опасности он не воспринимал совершенно, а то трусливая истерика была бы куда как более долгоиграющей.
Я осторожно взяла руку куратора. На сей раз меня не оттолкнули в сторону, как досадную помеху на пути к священной мести. Русалочье украшение обвило тонкое запястье. Красивые у кайста руки. Не лопаты или грабли — аристократические узкие ладони, длинные пальцы, их даже жуткие серебристые когти не портят. Браслет туго сжался на пациенте, давая понять, что работы ему непочатый край, и засиял нежными переливами света и цвета.
ЛСД глянул на свою руку и практически приказал мне:
— Убери. Мне надо идти.
— Не уберу, — наотрез отказалась я, еще и головой для убедительности помотала. — До тех пор пока сам не спадет, не уберу. Подожди немного. Ограничим статистику обмороков на сегодня мной и Вадиком. И вообще, ты куда собрался-то? На какие подвиги?
— Разумеется, к Зое Вадимовне. У меня возникло к ней несколько вопросов, — с холодной надменностью процедил куратор, и, кабы не его полулежачее положение на ковре, я бы отступилась. Пускай идет куда хочет, выпустит пар, поскандалит с любовницей и возвращается более вменяемым. Он и так не самый приятный в общении тип, сейчас же вовсе стал невозможным. Что вылечил — благодарна, за вчерашнюю вспышку и оскорбительные извинения простила, в ответ вот латаю, но терпеливо сносить колкости — это уже по статье «полное всепрощение» проходит, и я на такие подвиги не подписывалась.
— А я? Я-то? По-хорошему разбежимся? Давай, Лед? Пойду я, мы ж разобрались как мужик с мужиком. Я не при делах, случайно все вышло. Ага-сь? Вы с Зойкой про порошочек перетрите, — встрял Вадик с заискивающим улыбоном на всю рожу. — А девочке твоей за проблемку я отступные сделаю. Договоримся, Гелечка?
— Ты останешься здесь, пока мы разбираемся, — вместо ЛСД уронил Конрад и так любезно посмотрел, что Вадик поперхнулся на половинке слова и заткнулся, будто ему в рот снова кляп вставили.
Вампир сместился к недоделанному отравителю и несколько мгновений смотрел тому в расширившиеся от испуга глаза. Болтун, не выдержав гляделок, сомлел и засопел, обмякнув.
— Ух ты! — восхитилась я и полюбопытствовала: — Это ты его гипнозом? А чего тогда не загипнотизировал, чтоб он сразу про порошок рассказал вместо истерики?
— А может, я люблю помучить? — совершенно по-хулигански ухмыльнулся Конрад, оскалив клыки.
