– Он подойдет через час. А сейчас вам принесут одежду и накормят, если вы голодны.
Непонятно, почему Никиту нужно ждать час. Вернее, странного в этом ничего нет – сын может быть занят, не должен же он дежурить у моей постели все время… Только почему доктор сразу спросил, хочу ли я его видеть, если в ближайшее время Никита не появится? Да и уверенность, с которой эскулап говорил о предстоящем визите сына, настораживала. Словно все было спланировано заранее, Никита ожидал моего пробуждения, а потом отложил встречу – именно на час. Зачем? Я беспокоился не о себе, а о сыне. С ним что-то произошло? И где я все-таки нахожусь?
Одежда, которую мне выдали двое неразговорчивых молодых людей в зеленых халатах, оказалась без швов. Не хлопок, не лен, а синтетика, но синтетика приятная, словно бы натуральное волокно, а не резина. Размер подошел как нельзя впору, вещи были совсем новые. А где же моя старая одежда? Вопрос почему-то сильно взволновал меня, хотя я совершенно не помнил, в какой одежде был перед тем, как попал сюда, не говоря уже о том, что случилось до этого.
Как только я оделся, доктор предложил выйти и подождать Никиту в саду. Выписывают?
Еще один холл – окна в нем были стрельчатыми, в них сияло яркое синее небо, – серебристая пластиковая дверь, и мы оказались в зарослях вечнозеленых кустарников, названия которых я не знал. Посреди небольшого дворика, ограниченного с трех сторон стенами здания, а с четвертой – глухим серым забором, росла магнолия с тяжелыми маслянистыми листьями. Я сел на лавочку, а доктор ободряюще улыбнулся и ушел, не прощаясь.
Воздух во дворе был ароматным и теплым. Едва слышно пах спрятавшийся в листьях огромный цветок магнолии. Откуда-то доносился запах свежескошенной травы. Я задумался о времени года – что сейчас: лето, весна? И когда я потерял счет времени? Даже думал, что умер? Вспоминалось плохо. Наверное, я долго и тяжело болел. Но почему сейчас чувствую себя хорошо, если не сказать отлично? Мышцы словно накачали энергией, дышалось легко, настроение было прекрасным.
Кусочек неба, видимый из сада, сиял пронзительной голубизной. Два облачных следа поднимались от земли почти отвесно, чуть наклоняясь в вышине. Дым от костров? Нет… Похоже на инверсионный след самолета, только самолеты не стартуют с земли, как ракеты, отвесно вверх. А ракеты не оставляют таких следов.
Скрипнул гравий на дорожке. Я посмотрел туда и увидел Никиту. Совсем молодой, почти мальчик. Нет седины в волосах, нет морщин – словно ему двадцать лет.
– Папа! – Губы сына дрогнули.
– Никита!
Я без труда поднялся ему навстречу – и вспомнил, что в прошлый раз при встрече с ним мне пришлось опираться на палку.
– Ты такой молодой, папа! Видел себя в зеркало?
– Нет. Отчего же я помолодел? Интенсивная терапия?
– Возрождение. Мы в будущем, папа. Тебя только что воскресили. Сейчас две тысячи триста четырнадцатый год.
Однако. Эта новость была бы потрясающей, если бы я оценивал ее со стороны. А в реальности она не произвела на меня ошеломляющего впечатления. Сказал бы Никита, что мы в прошлом, тогда бы я, пожалуй, удивился. А будущее наступает всегда. Правда, дата впечатляла. Я помнил совсем другие года…
– Ты… давно здесь?
– Не слишком. Меня тоже воскресили. Три месяца назад.
Я вздрогнул. Мой сын умер. И воскрешен. Все нормально? Или не все? Есть ли повод беспокоиться?
– Здесь хорошо, папа, – продолжил Никита. – И главное, мы скоро встретимся с мамой. И с бабушкой. Я уже вспомнил деда. Но и твои воспоминания пригодятся.
Я положил руку на плечо сына:
– Подожди, малыш. Что значит «вспомнил деда»? У тебя проблемы с памятью?
– Нет, – Никита улыбнулся. – Понимаешь, сейчас это так называется. Кирилл вспомнил меня, потом мы вспомнили тебя, сейчас дошла очередь и до деда. С тобой надежнее, проще, правильнее. Ты первый, кого вспомнил я. Ведь Кирилл уже жил, когда меня воскресили.
Кирилл… Маленький забавный Кирюша. Увидев Никиту таким юным, я словно бы вернулся в свою молодость и забыл, что у меня есть внук, а у Никиты – сын. Сколько лет ему было, когда я состарился? А ведь немало!
Интересно устроена память. Ассоциации, отправные точки, системы отсчета… Когда я вспоминаю маму, бабушку, отца, я всегда смотрю на них словно снизу вверх. Стоя на еще нетвердых ногах на полу бабушкиного дома, где прошло мое раннее детство. Сколько лет я смотрел на них снизу? Десять, может быть, двенадцать. Потом стал выше, и выше был гораздо дольше – но все равно, чтобы представить бабушку ниже себя, мне нужно вспомнить конкретный эпизод, реальный случай. А бабушка, просто бабушка – всегда выше меня. И я тяну к ней руки, стоя на старом деревянном полу.
– Значит, Кирилл тоже здесь… Я смогу его увидеть?
– Конечно. Твое воскрешение – большой праздник для нас. Но Кирилл работает. Он уже два года как живет новой жизнью. Сейчас отправился
