некоторых диапазонах и через них со спутника можно наблюдать за тем, что происходит внизу.
Обогнув нагромождение скал, закрывающее полянку перед пещерой и вход в нее от посторонних глаз, Хонгр побрел в лес за хворостом. Ходить с каждым днем приходится все дальше, а без костра не вскипятишь воду, не приготовишь еду, да и ночами, как ни крути, прохладно. Некоторые умельцы селились рядом с силовыми линиями, крепили на них резонаторы или даже накидывали провода и пользовались дармовой энергией, а заодно и высокоскоростной связью, но Хонгр считал такие действия большой глупостью. Проще тогда поселиться в городе, в одной из пустующих квартир – меньше риска, что техники обнаружат утечку энергии и прилетят выяснить, что произошло.
Если требуется скрытность, нужно проявлять ее во всем. Натуральное хозяйство, никаких контактов с внешним миром, только по проверенным каналам. И ни в коем случае никакой суеты. Мало ли пастухов на обширных равнинах Азии? Мало ли тех, кто отказался от благ цивилизации ради единения с природой?
Жаль, конечно, что поселиться пришлось далеко от родной Калмыкии. Но в милых сердцу степях не спрячешься – укрытий почти нет, а людей стало слишком много. Зато здесь, в Северной Монголии, можно днями пасти овец и не встретить человека, не увидеть в небе ракетоплана или легкого планера. От спутников слежения, конечно, не скрыться нигде, но не могут же они постоянно наблюдать за каждым человеком? Особенно если этот человек ничего плохого не делает, просто пасет овец, которых в этих краях немало. Как и законопослушных пастухов.
Многие сейчас идут в пастухи – работа на воздухе, безмятежность… И главное, всегда можно оставить пастушеское дело, если надоест. Стать оператором термоядерной станции, диспетчером баллистической почты, контролером линии сборки. Программистом, на худой конец. Хонгр слышал, что даже некоторые программисты завязывали с любимой работой в этом безумном мире. Хотя такие вещи, конечно, случались редко.
Сам Хонгр не считал себя программистом. Если он и имел хакерские навыки, то использовал их не для заработка денег, а для главного дела своей жизни, дела, ради которого он и поселился в глуши, с утра до вечера слушая блеянье овец и бродя по лесу.
Вспомнив об овцах, Хонгр ускорил шаг. Животных нужно выгнать на поляну, они уже давно хотят есть. Овцы, в отличие от него, просыпаются с рассветом. Правда, и он в последнее время не засиживается допоздна – незачем. Но вставать вместе с солнцем, а то и до света, Хонгр еще не научился – опыта сельской жизни у него было маловато.
На улице раздавалось гораздо больше звуков, чем в больничном дворе: шуршание, лязг, пощелкивание, свист. Определить по шуму, что происходит вокруг, я не мог – слишком чужими и непривычными казались звуки.
Современная городская архитектура тоже изменилась, хотя не слишком разительно. Высотные здания – сплошь из зеркального стекла. С ними соседствовали низкие домики, некоторые даже из камня и кирпича, но с зеркальными крышами. Повсюду на улицах возвышались ажурные металлические опоры, между которыми в несколько рядов – как по высоте, так и по ширине – тянулись сверкающие в солнечном свете тонкие металлические струны. По этим струнам мчались разноцветные кабинки: большие, размером с легковой автомобиль представительского класса, средние, с платяной шкаф, и совсем маленькие, с посылочный ящик.
– Я вызвал такси две минуты назад, – сообщил Никита. – Для первой поездки можно позволить себе небольшую роскошь, а вообще я пока стараюсь экономить. Доходы и расходы трудно соотносить – цены на продукты и услуги сейчас совсем не те, что в наше время, а жить в долг у потомков не хочу.
– Ты ничего не путаешь? – переспросил я сына. – Две минуты назад ты разговаривал со мной и не вызывал никакого такси.
– Вызывал. Да только связь сейчас не такая, как была у нас. Ты сам и компьютер, и телефон. Вечером научишься пользоваться имплантатами и увидишь много нового. Я пока не активирую твой имплантат – нам еще ехать, а к новым возможностям нужно привыкнуть.
Никита взял меня за руку, и я увидел на собственном запястье совершенно неощутимый миниатюрный разъем. Пластик, казалось, сросся с кожей и был того же цвета. Когда я попытался сдвинуть пластиковую шторку ногтем, она не захотела открываться.
– Имплантаты совершенно безопасны и очень удобны, – успокоил меня сын. – Хотя я долго не мог к ним привыкнуть. Сначала даже пытался протестовать, что их вживили в тело без моего ведома. Но когда узнал, что их в любой момент можно удалить по собственному желанию, стало спокойнее.
– Значит, и я пока протестовать подожду… А дальше видно будет.
Сын указал на зеленую кабинку, которая неведомо откуда появилась на тротуаре, и мы забрались в нее – пришлось нагибаться, но внутри оказалось уютно и не слишком тесно. Два мягких кожаных кресла, полочки перед ними, несколько разъемов и штекеров на передней панели.
– Тронулись! – задорно крикнул Никита, и кабинка подпрыгнула на три этажа вверх, зацепилась за струну во втором ряду и бодро помчалась над улицей.
– Фасонишь? – спросил я. Не скажу, что прыжок оставил меня равнодушным, душа в пятки ушла, хотя физического дискомфорта я не ощутил.
– Не без того, – улыбнулся сын.
– Управление кабиной – мысленное?
– С помощью имплантатов и других электронных приспособлений. Я указал, куда нам нужно, такси ведет диспетчер. Самому и пытаться не стоит – здесь ведь не горизонтальная восьмиполосная дорога.
