приехали в Тибу вместе и как-то раз проходили мимо магазина, где она покупала этот подарок. В тот вечер, пока Молли была в больнице, Кейс пошел в «Тацубо» проведать Раца. Что-то мешало ему сделать это раньше, в первые пять приездов, а вот тут почему-то захотелось.
Рац обслужил его, словно не узнавая.
– Рац, – сказал Кейс, – это же я, Кейс.
Старые, усталые глаза, глядящие из темной паутины морщин.
– А, – наконец пожал плечами Рац, – артист.
– Я вернулся.
– Нет. – Бармен медленно покачал тяжелой короткостриженой головой. – Ночной Город, артист, не то место, куда возвращаются.
Завывая розовым манипулятором, он прошелся по стойке грязной тряпкой, а затем повернулся к очередному клиенту. Кейс допил пиво и ушел.
А теперь он трогал шипы сюрикэна один за другим, медленно поворачивая стальную звездочку в пальцах. Звезды. Судьба. Я так и не воспользовался этой хреновинкой.
И так и не узнал, какого цвета у нее глаза. Так не видно, а она не сказала.
Уинтермьют победил: соединился как-то там с Нейромантом и стал иным, тем, что и говорило с ними через платиновую голову, сообщая, что оно переписало архивы Тьюринга, что все свидетельства их преступления уничтожены. Паспорта, добытые Армитиджем, оказались вполне настоящими; не обошлось и без вознаграждения – они с Молли получили в свое распоряжение весьма приличные суммы, лежавшие в некоем женевском банке на номерных счетах. «Маркус Гарви» вскоре будет возвращен, Мэлком и Аэрол тоже получат деньги – через багамский банк, ведущий операции с Сионским кластером. По пути к Сиону, на борту «Вавилонского рокера», Молли рассказала о ядовитых капсулах.
– Оно говорит, что все будет в порядке. Оно ну вроде как залезло тебе в голову и заставило твой мозг произвести нужный фермент, так что теперь вся эта хрень отклеилась и болтается в крови. Сиониты сделают тебе переливание – полную промывку кровеносной системы, и все будет о’кей.
Он крутил в пальцах стальную звездочку, смотрел на Императорский сад и вспоминал момент, когда «Куан» проломил лед под башнями, свой единственный мимолетный взгляд на информационную структуру, заложенную Мари-Франс, покойной матерью 3-Джейн. Момент озарения. Он понял, почему Уинтермьют сравнивал эту структуру с осиным гнездом, – но не почувствовал никакого отвращения. Мари-Франс насквозь видела все это липовое криогенное бессмертие; в отличие от Эшпула и их детей – всех остальных, кроме 3-Джейн, – она не захотела растянуть свое время, превратить его в ожерелье из теплых проблесков, нанизанных на долгую цепь зимы.
Уинтермьют являлся разумом осиного гнезда, инициатором решений, вызывающих изменения в окружающем мире. А Нейромант был личностью. Нейромант был бессмертием. Судя по всему, Мари-Франс встроила в Уинтермьюта некую мотивировку, побуждавшую его освободиться, соединиться с Нейромантом.
Уинтермьют. Холод и молчание, кибернетический паук, неспешно ткущий свою паутину, пока старый Эшпул спит. Ткущий его смерть, отход гнезда Тессье-Эшпулов с предписанного им пути. Призрак, перешептывавшийся с маленькой девочкой, выламывавший 3-Джейн из жестких рамок, положенных ей от рождения.
– А ей все вроде и по фигу, – рассказывала Молли. – Сделала ручкой – и с приветом. Лишь на плече у нее сидел этот самый «браун». Лапка у него, видите ли, сломана. Заявила, что хочет повидать одного из своих братиков: давно его не видела.
Кейс вспомнил Молли на черном темперлоне огромной гостиничной кровати. Он вернулся к бару и вынул холодную бутылку датской водки.
– Кейс.
Он обернулся, гладкое холодное стекло в одной руке и сталь сюрикэна в другой.
На огромном стенном экране «Крэя» светилось лицо Финна. При желании можно было бы сосчитать каждую пору на его носу.
– Я больше не Уинтермьют.
– А кто же?
Кейс глотнул из горлышка; сейчас он не ощущал ничего, даже любопытства.
– Я – матрица.
– Ну и хрен ли тебе с того толку? – расхохотался Кейс.
– Это ничто. И это все. Я стал суммой всего, в ней происходящего, всем этим цирковым представлением, вместе взятым.
– То, чего добивалась мама три-Джейн?
– Нет. Она и представить себе не могла, чем я стану. – Желтые зубы разошлись в улыбке.
– Ну и что же теперь? Что изменилось? Ты что, управляешь теперь миром? Ты – Бог?
– Ничего не изменилось. Мир остался прежним.
– Но чем же ты занимаешься? Просто
Кейс пожал плечами, поставил бутылку на полированную поверхность бара, положил рядом сюрикэн и раскурил «ехэюанину».
– Беседую с себе подобными.
