куполом, когда убили Линду, он чувствовал отвращение, тошноту и отвращение. Но никак не ярость. Где-то очень-очень далеко, на внутреннем мониторе его мозга, крошечное подобие Дина врезалось в подобие грязной стены, щедро расплескивая кровь и мозги. И тут он понял: гнев появился в аркаде, Уинтермьют рассеял, обнулил призрачную Линду Ли, грубо лишил его простейшей, животной надежды на еду, и тепло, и место, где поспать. Но он не осознавал этого до самого последнего времени, до разговора с голографическим конструктом Лонни Зоуна.
Она была странная, эта ярость. Кейс хотел – и не мог оценить ее размера.
– Бревно, – сказал он вслух.
Он был бесчувственным как бревно. Давно. Годы. Все эти ночи на Нинсэй, ночи с Линдой. Бесчувственность в постели и бесчувственность в холодном поту каждой наркосделки. Но теперь он нашел тепло, его согрело это убогое убийство.
– Гангстер.
Кейс открыл глаза. Рядом стояла Кэт, в черном свободном платье. С волосами, все еще встрепанными после поездки на «хонде».
– Я думал, вы домой поехали, – сказал он и попытался замаскировать свое замешательство глотком из кружки.
– Я сказала ему скинуть меня около магазина. Вот, купила. – Кэт провела ладонью по бедру, по черной блестящей ткани. На ее запястье голубел знакомый Кейсу дерм. – Нравится?
– Сила. – Он машинально просканировал глазами лица окружающих, затем снова посмотрел на Кэт. – Ты сама-то понимаешь, чего тебе надо?
– Ну как тебе этот бета, Люпус? – Она стояла совсем рядом, буквально лучась жаром и напряжением, в прищуренных глазах – огромные, неестественно расширенные зрачки, на горле дрожит натянутое, как тетива, сухожилие. Свежая доза. – Словил кайф?
– Да, только отходняк обломный.
– Значит, нужно повторить.
– И что же, по твоему мнению, за этим последует?
– У меня есть ключ. Вверх по склону, сразу за «Парадизом», нехилая база… Хозяева как раз сегодня свалили в колодец – если ловишь тему…
– Ловлю, ловлю.
Горячими сухими ладонями она взяла его руку:
– Ты же – як, Люпус, правда? Гайдзинский боец якудза.
– Все-то ты понимаешь. – Кейс отнял у нее свою руку и полез за сигаретой.
– Только почему у тебя все пальцы на месте? Я считала, у вас полагается, как лажанешься, отрубать палец.
– Я никогда не лажаюсь. – Он закурил.
– Я видела эту твою чуву. В тот же день, когда тебя встретила. Ходит, как Хидэо. Даже страшно. – Кэт улыбнулась, излишне широко. – Но мне это катит. Она любит с девушками?
– Не знаю, не спрашивал. А кто такой Хидэо?
– Вассал три-Джейн, как она его называет. Вассал их семьи.
Только огромное усилие позволило Кейсу сохранить на лице скучающее, равнодушное выражение.
– Как это – Триджейн?
– Леди три-Джейн. Девка – зашибись. Башлевая, как не знаю. Тут же все принадлежит ее папаше.
– Этот бар?
– Фрисайд.
– Улет. Да, неслабые у тебя подружки, – уважительно покачал головой Кейс, а затем обнял Кэт и положил ладонь ей на бедро. – И где же это ты, Кэти, познакомилась с такими графьями? Может, ты и сама из таких? Может, вы с Брюсом втихаря тоже наследнички?
Тело под тонкой черной тканью плотное, упругое. Кэт придвинулась еще ближе. Засмеялась.
– Ну, понимаешь, – на кукольном личике притворная скромность, – она любит оттянуться. Ну, мы с Брюсом устраиваем… Ей там скучно – там, у них. Иногда папаша ее отпускает – но только вместе с Хидэо, чтобы тот ее сторожил.
– И где же это она скучает?
– «Блуждающий огонек», так у них называется. Она говорит, там очень красиво, бассейны и лилии. Это замок, настоящий замок из камня, как на картинках. – Кэт прижалась к Кейсу. – Слушай, Люпус, это не дело, что я под кайфом, а ты – нет.
На тонком, через шею, ремешке – крохотная кожаная сумочка. Ярко-розовые, обкусанные до мяса ногти. Кэт расстегнула сумочку и достала дерм в прозрачном пакетике. На пол упало что-то белое. Кейс нагнулся и поднял. Журавлик-оригами.
– Это Хидэо, – пояснила Кэт. – Он показывал, как их складывать, а я все никак не запомню. У меня шея получается не в ту сторону. – Она запихнула бумажную игрушку назад в сумочку.
Кейс молча смотрел, как ее пальцы отрывают пакетик, извлекают дерм, прижимают к внутренней стороне его запястья.
