– Займемся, ваше сиятельство, – ухмыльнулся вирманин.
– Ганц?
– Вы поприсутствуете?
– Недолго. А потом у меня еще сегодня дела.
Эрик достал из сапога короткий острый нож. Варильи захрипел и съежился. Но ему это не помогло.
На Вирме ворам отрезали большие пальцы – чтобы не мог впредь держать весло, язык – чтобы не лгал впредь и кончик носа – чтобы видно было, с кем дело имеете. Жестоко. Но зато воров там было весьма и весьма немного.
Луна заглядывала в окно. Бледная, холодная… Другой мир, а луна такая же. Домашние тапочки совершенно бесшумны.
Лиля расхаживала по комнате, Мири мерно посапывала под теплым одеялом.
Спальня большая. Почти пятнадцать шагов от стены до стены, так что метаться по ней можно совершенно спокойно.
Миранда спала. Лиля уснуть не могла.
В памяти бессмысленное лицо человека, которого она приказала изуродовать. Страшное. Окровавленное.
Она себя переоценила.
Одно дело – морг, операция. Там все для спасения людей. Другое дело – вот так.
Во что ты превратилась, Аля Скороленок? В кого?
Ты не смогла убить Эдора. Хотя этот негодяй в сто раз больше заслуживал смерти. Вспомни, когда ты только пришла в себя, ты просто выгнала мерзавца.
Ага, за что и получила. Убила бы сразу – не мучилась бы потом.
Разве так можно? Он ведь человек. Плохой ли, хороший, но человек. После тюрьмы у него был шанс исправиться. Сейчас же…
Ничего, наворовал достаточно. Пусть идет картошку копает. Или на проценты живет.
То, что ты сделала, – бесчеловечно.
То, что я сделала, одобрил король.
Но это жестоко. Бессмысленно жестоко. А что потом? Руки рубить на площади?
А хоть бы и руки. Здесь это есть. Мы просто исполнили приговор в тишине и спокойствии.
Что ты с собой сделала?!
Лиля обхватила голову руками и едва не застонала. Сдержалась. Еще не хватало разбудить Мири.
Две собаки смотрели на хозяйку с удивлением.
Я жестока?
Но он меня обворовал.
Можно было наказать иначе. Не мучить. Не уродовать. Можно… и нельзя.
Я – женщина. Изначально отношение ко мне хуже. Намного хуже, чем к мужчине. Меня можно обмануть, кинуть, подставить… Просто в силу моего пола. Вариля выбрали в качестве примера, потому что я не первая. Но остальные теперь побоятся. А визг «жестоко», «ужасно», «кошмарно»… Это – голосок справедливости или отрыжка Женевской и Гаагской конвенций?
Вот честно, перед собой, как на духу. Что лучше – заткнуть плотину сейчас, пока просочилась одна капля, или потом справляться с потоком? Жестокость малая сейчас или большая потом? Что страшнее? Принцип меньшего зла?
Нет, Лиля себя не оправдывала. Она виновна. И отвечать за свои дела будет по полной. И родители ее бы не поняли. Или…
Когда-то давно, еще в той жизни, они с отцом смотрели новости. И, услышав о казни какого-то наркоторговца в арабской стране (подробности стерлись за давностью лет), Владимир Васильевич одобрительно произнес: «Нам бы так»![4]
Жестоко, мерзко, но наркотики в Ираке, Иране, Индонезии, где-то еще – смерть. И правильно. Эти мрази ведь не одного человека убивают. Не дай вам бог побывать в шкуре родственников наркомана…
Так, ладно. Это уже в стороне. А в сухом остатке – неоправданная жестокость.
Хотя нет. Оправданная.
И королем, и эввирами, да и другими людьми тоже. Здесь это в порядке вещей. Здесь могут убить ребенка, укравшего хлеб. Запороть до смерти. Вот это – мерзко.
А Вариль…
У него дети по лавкам плакали? Он голодал? У него больные родители или жена?
Нет! Все три раза –
Ему просто показалось, что он может сожрать все. И не по рту. Вот и подавился.
Несправедливо? А сколько из этих денег уйдет лично графине? Гроши! Лиля отлично знала, что на себя она почти не тратит. Платит зарплату своим
