Пленный знал. Не только «что это такое», но и как оно работает. А еще очень хорошо помнил наши договоренности, поэтому отвечал быстро, в охотку и без дураков. Отвечал, естественно, не вслух – давать ему возможность поднять в небо весь птичий базар в мои планы не входило, – а очень выразительно кивая, вращая глазами или тихонечко мыча.
Несмотря на то, что такое общение было гораздо менее информативным, чем обычная беседа, уже минут через пятнадцать я проникся глубочайшим уважением и к Арвиду ап-Лагаррату, заставившему нас надеть на себя эти амулеты. Ну, и к тому магу-артефактору, кто их создал. Почему? Да потому, что, кроме невероятной кучи магических приблуд самого разнообразного назначения, в маленький металлический диск, усыпанный драгоценными и полудрагоценными камнями, было встроено что-то вроде… как бы выразиться попонятнее… автономной системы жизнеобеспечения. Причем не дешевенькой, «пучок – пятачок», а дорогущей, доступной лишь самой состоятельной части населения Девяти Миров.
Что интересно, использовать ее можно было как на человеке, так и на любом живом существе: отсканировав организм хозяина в момент активации, она поддерживала его в том же состоянии до момента полной разрядки магических аккумуляторов. Или до механического разрушения. А запаса энергии в них – если, конечно, дежурный маг гильдии Ан-Мар не лгал – должно было хватить на полгода автономной работы.
– Ну, и по какой причине амулет заработал так поздно? – уложив в голове принципы работы плетения Жизни, поинтересовался я. Да-да, именно такими словами. Ибо успел понять, что магический переводчик, вложенный в мое сознание дежурным магом гильдии Ан-Мар, напрочь отказывается переводить на илли-ти отглагольные прилагательные сексуального характера.
Услышав этот вопрос, пленный завис – видимо, пытался сообразить, как на него ответить, используя только «да» и «нет». Мысленно обозвав себя придурком, я нахмурился и… чуть было не расхохотался в голос: решив, что сведенные брови – первый признак моего гнева, о-Дитар смертельно побледнел, вытаращил глаза и принялся старательно показывать мне на скалу, на которой лежал!
– Неужели из-за корвидалла? – спросил я минуты через полторы.
Пленный, успевший вспотеть от страха перед наказанием, чуть было не потерял сознание от счастья:
«Да! Да!! Да!!!»
– Постой-ка… Его же тут практически нет?!
О-Дитар закатил глаза, потом подумал и прищурился. Явно с намеком…
– Есть, но очень немного?
Он торопливо кивнул, затем вытаращил глаза и… резко склонил голову к плечу, одновременно расслабляясь.
Эта пантомима в объяснениях не нуждалась: если бы мы спрятались не тут, а на любом из островов, расположенных ближе к центру озера, амулет не заработал бы вообще. И непонятная зараза отправила бы нас к праотцам.
«Система жизнеобеспечения глючила, глючит и будет глючить. До тех пор, пока мы отсюда не уберемся или не сдохнем…» – угрюмо подумал я, вытер потную руку о штаны, пододвинул к себе блокнот и, найдя в списке вопросов фразу «рассмотреть целесообразность передислокации в глубь архипелага», вычеркнул ее к чертовой матери…
…С полудня и до наступления темноты я терял сознание одиннадцать раз. Самый долгий период беспамятства длился порядка сорока минут, самый короткий – чуть больше пяти. Промежутки между приступами тоже были разными – иногда меня вырубало чуть ли не на второй минуте бодрствования, иногда давало прийти в себя и оклематься. А отходняк после каждого «отъезда» был пропорционален времени, проведенном «в ауте». С небольшой поправкой на все увеличивающуюся слабость.
Амулеты моих спутников, вероятнее всего, вели себя так же, как мой, – со стороны их убежища изредка доносился то приглушенный кашель, то негромкие хрипы, то еле слышная возня. Впрочем, шум был на грани слышимости, птиц в воздух не поднимал, поэтому я относился к нему философски. То есть так же, как и к перспективе не пережить очередной глюк.
Рассматривал ли я возможность возвращения на берег в течение дня? Однозначно нет. Ибо прекрасно понимал, что вероятность выжить в незнакомом лесу, без четкого плана действий, да еще и во время поисковой операции, проводимой нашими врагами, исчезающе мала. Поэтому в промежутках между приступами работал – задавал о-Дитару вопрос за вопросом, а получаемые ответы заносил в блокнот.
Писал предельно подробно и разборчиво, а слова не сокращал. Наоборот, старался, чтобы текст был читаемым и предельно понятным. Так, на всякий случай. Поэтому же к некоторым ответам добавлял пространные примечания, в которых высказывал свои догадки и советы.
Получалось довольно неплохо. Только вот радости это не приносило – суть того, что было описано на двадцати с лишним листах, можно было выразить одним-единственным матерным словом. Или двумя нематерными – «мы попали». Правда, последним вариантом я не пользовался, так как неплохо обходился первым. И повторял его, как перед тем, как на меня накатывал очередной приступ слабости, так и после того, как приходил в себя и перечитывал написанное. Зачем? А просто так. Поднимал себе настроение.
Наступление темноты я встретил в сознании. И несколько изменил стиль общения с Корресом о-Дитаром. Дважды: сначала убрал с его лица скотч и выбил ответы на те вопросы, на которые нельзя было ответить одними «да» и «нет», а потом прирезал. Без каких-либо душевных терзаний или мук. А после того, как вытер нож о его же одежду, вдруг понял, почему в древности так любили убивать гонцов, приносящих дурные вести.
Двигаться начал после очередного отката. Сначала аккуратно завернул блокнот в целлофановый пакет и убрал в боковой карман рюкзака, затем
