— Какого вида?
— Русских правдоискателей. С религиозно-мистическим уклоном, разумеется!
— С мистическим? — усмехнулась девушка. — Даже так?
— Представь себе, родная, полчаса назад он напророчил мне поражение от красных. Как тебе такой финт?
— Смелый мальчик.
— Еще какой смелый! Мне бы дюжину таких в корпус, и мы бы гнали краснопузых до Северного полюса без остановки. Кстати, ты забыла назвать нашим гостям свое имя. Позволь я это сделаю за тебя. Господа, вот эта девушка, которая стоит перед вами, зовется Нина. Это самое прекрасное создание на земле! И, между прочим, моя жена.
— Оч-чень приятно! — шаркнул под столом ногой Пирогов и снова хотел подняться, но тут лицо его оцепенело — он вдруг узнал в девушке недавнего смазливого офицера, которого Слащев по-простому называл Никитой.
— То есть это как же… — промямлил Пирогов.
— Что? Знакомое лицо? — Слащев засмеялся. — Поразил я вас? Нина выполняет роль моего личного ординарца. И не смотрите, что она женщина. Я за нее трех боевых офицеров отдам. Садись, милая, выпей с нами.
Девушка села на стул.
— Хороша, правда? — Слащев наклонился и поцеловал девушку в губы, затем повернулся к гостям. — Полгода назад на Акмонайских позициях я был ранен. Три пулеметные пули. Две в живот, одна в легкие. Село, в которое меня, полуживого, привезли, заняли красные. И быть бы мне сейчас адъютантом у сатаны, если бы не Нина. Она прискакала в село, взвалила меня на лошадь и догнала отряд. А потом несколько суток не отходила от моей постели, пока я сражался со смертью. Если я и победил тогда, то только благодаря ей. Теперь она моя жена.
— Прекрасная история! — восторженно воскликнул Пирогов, с подобострастным любопытством разглядывая девушку.
Слащев вновь усмехнулся.
— О да! История беззаветной, всепобеждающей любви. Не каждый мужчина может похвастаться чем-то подобным, правда?
— Правда, — кивнул Пирогов, не отводя глаз от девушки. — Следует признать, господин генерал-майор, что ваша жена — сущий ангел.
— Вы правы. Я до сих пор гадаю, чем заслужил такое счастье? Значит, я зачем-то понадобился Богу, раз Он послал ко мне своего ангела-хранителя. Это заставляет о многом задуматься, вы согласны?
— И на многое развязывает руки, — заметил Алеша.
Слащев уставился на Алешу блестящими, холодными глазами.
— То есть я хотел сказать, что…
— Я вас понял, — сказал Слащев с какой-то злой насмешливостью. — Вы наверняка слышали легенды о моей жестокости. Признаться, я и сам иногда думаю — откуда это во мне? Не то чтобы я жалел, наоборот, я рад, что во мне нашлись силы для подобных поступков. Но иногда, знаете, что-то вот тут… — Он слегка коснулся пальцами груди. — Но признайте, господа, что в том не моя вина. Мои действия вынужденные. Так сказать, ответный ход.
— Это самая удобная формула для оправдания жестокости, — вновь заметил Алеша, исподлобья поглядывая на Нину.
Слащев тряхнул головой:
— Отнюдь нет. Эта формула легко может успокоить разум, но не душу. Разум вообще легко поддается на уговоры. И чем логичнее доводы разума, тем упрямее и неподатливее становится душа.
Генерал-майор взял бутылку и разлил коньяк по стаканам. Поднял свой стакан и посмотрел сквозь коньяк на пламя свечей.
— Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет, — проговорил он тихим, уставшим голосом. — Дом, развалившийся сам в себе, падет… Жаль, что эти идиоты не читают Библию. — Он покосился на Алешу и пьяно улыбнулся. — Вот я уже заговорил об общем доме. Право, господа, это закончится тем, что я поступлю на службу к краснопузым.
— Яша, не говори глупостей, — поморщившись, сказала Нина.
— А что? Или они не такие же русские, как мы?
— Они бесы, Яша. Страшные бесы.
— Бесы? Хм… Это верно. Жаль, что нельзя превратить их в свиней, как это сделал Иисус. То-то знатно бы получилось.
Слащев залпом допил коньяк, сунул в рот кружочек лимона и скривился. Затем поднялся из-за стола и, прихрамывая, отошел в угол вагона. Там он долго что-то искал в выдвинутом ящичке комода. Нина посмотрела на его спину и сказала:
— Яша, хватит тебе уж на сегодня.
— Почему? — спросил он, не оборачиваясь.
— Эта дрянь может свести в могилу даже тебя.
Тут генерал обернулся, и Алеша увидел его бледное, покрытое потом лицо.
— Во мне пять немецких пуль, и ни одна из них меня не убила, — отрывисто и сухо произнес он. — И ты думаешь, что меня свалит какой-то дурацкий
