Ее волосы шевельнулись от его дыхания. Она протянула руку и провела ладонью по темному экрану, словно ощупывая пиксели.
— Сейчас там может быть утро, а мы этого никогда не узнаем. Там, снаружи, могут жить люди. — Эллисон повернулась и посмотрела на него. — Они могут наблюдать за нами, — добавила она с мрачной улыбкой.
Холстон всмотрелся в ее глаза. Она совершенно не казалась безумной, как недавно. Ее
— Откуда у тебя эта мысль? — Холстон догадывался, но все равно решил уточнить: — Ты что-то нашла на жестких дисках? — Ему рассказали, что она побежала к шлюзу прямо из своей лаборатории, на ходу выкрикивая безумные слова. Что-то произошло, пока она находилась на работе. — Что ты обнаружила?
— Стерты не только сведения о времени после восстания, — прошептала она. — Конечно, а как же иначе? Стерто все. И вся недавняя информация тоже. — Эллисон рассмеялась. Голос ее внезапно стал громким, а взгляд устремился вдаль. — Готова поспорить, что и электронные письма, которые ты мне никогда не посылал!
— Милая. — Холстон осмелился взять ее за руку, и она ее не отдернула. — Что ты нашла? О каком электронном письме ты говоришь? От кого оно было?
Она покачала головой:
— Нет. Я нашла программы, которыми они пользуются, — программы, создающие такие изображения, что на экране они выглядят
Эллисон снова покачала головой.
— Какой секрет?
Холстон не мог понять, то ли это чушь, то ли нечто важное. Он просто радовался тому, что она заговорила.
— Но теперь мне все известно. И тебе тоже. Я вернусь за тобой, клянусь. На этот раз все будет иначе. Мы разорвем замкнутый круг, ты и я. Я вернусь, и мы уйдем за тот холм вместе. — Она рассмеялась. — Если, конечно, он там есть, — громко сказала она. — Если этот холм есть и он зеленый, мы уйдем за него вместе.
Эллисон повернулась к нему.
— На самом деле не было никакого восстания. Просто есть люди, которые всё знают, которые хотят выйти. — Она улыбнулась. — И они выходят. Они получают то, о чем просят. Я знаю, почему они чистят. Почему говорят, что не будут, но все равно чистят. Я знаю. Знаю. И они никогда не возвращаются, они ждут, ждут и ждут, но я не стану. Я сразу вернусь. На этот раз все будет иначе.
Холстон сжал ее руки. По его щекам текли слезы.
— Милая, почему ты это делаешь?
Он почувствовал, что Эллисон захочет объяснить все именно сейчас, когда в бункере стало темно и они оказались наедине.
— Я знаю о восстаниях, — ответила она.
Холстон кивнул:
— Да. Ты рассказывала. Были и другие…
— Нет.
Эллисон оттолкнула его, но только чтобы немного отодвинуться и посмотреть ему в глаза. Она уже совсем не казалась безумной.
— Холстон, я знаю,
Эллисон прикусила нижнюю губу. Холстон напряженно ждал.
— Причиной всегда было сомнение. Подозрение, что снаружи все не так плохо, как кажется. Ты ведь это почувствовал, верно? Что мы можем находиться
Холстон и не подумал отвечать. Разговор на эту тему вел к очистке. Он замер и ждал.
— Наверное, это были молодые поколения. Каждые лет двадцать или около того. Думаю, им хотелось пойти дальше, что-то исследовать. Ты разве никогда не испытывал такого стремления? В юности? — Ее взгляд затуманился. — А может, это были пары, молодожены, которые сходили с ума, когда им говорили, что они не могут иметь детей в этом нашем проклятом, ограниченном мире. Может, они были готовы рискнуть всем ради такого шанса…
Эллисон устремила взор куда-то вдаль. Возможно, она видела тот лотерейный билет, тот шанс, на который они еще имели право — но которым уже никогда не смогут воспользоваться. Она снова посмотрела на Холстона. А тот гадал, не пошлют ли его на очистку даже за молчание. За то, что не приказал ей прекратить, когда она произносила запретные слова.
— Это могли быть и пожилые люди, — продолжала Эллисон, — которых слишком долго продержали взаперти, и в последние годы жизни они уже ничего не боялись. Скажем, они хотели выйти и освободить место для других, для нескольких драгоценных внуков. Но кто бы это ни был, каждое восстание начиналось из-за сомнения, из-за ощущения, что
