– Я знаю. Нельзя было этого говорить тогда. Это потом я понял, что отобрал у людей веру в оружие, а Ё-комбат сразу просёк, потому и вспылил.
– Вы отвлеклись, Виктор Иванович. Так откуда познания в технологии закалки?
Вот ведь волчара!
– Сорока принесла на хвосте. Слухи.
– Никто не слышал этих слухов, а вы услышали.
– Не слышали или не хотели слышать? Кто-то же за это головы потеряет! Столько лет производили бракованные снаряды, сколько успели сделать? А услышав, реагировали, как Владимир Васильевич: нельзя армию оставить без снарядов к основному орудию. Так ведь?
– Как сотрудники НКВД проявили себя в бою?
Похоже, удалось зубы заговорить. Запомним, на что ведётся. Или сделал вид, что его удалось заболтать. Не важно. Закрепим успех:
– О! Вот тут мне есть чем гордиться, хотя я попал в батальон случайно. И вы можете гордиться своими сотрудниками. Когда будете писать отчет о наших беседах, прошу особо отметить, что я очень сильно прошу направить меня в формируемую бригаду. У вас, наверное, особый спецотбор в органы? Это элита. Цвет нации. За всё время, что я был с ними, ни одного случая бегства перед лицом противника, ни одного труса или паникёра, ни одного самострела, даже случайного. Массовый героизм. Поголовная сознательность, мужество, самопожертвование, отрицание страха перед долгом. Как мне было жалко терять таких ребят! Ведь они первыми гибнут, а трусы выживают. Цвет нации гибнет. Так и до вырождения не долго дойти, – я тяжело вздохнул, – выживут не лучшие, а наиподлейшие. И детей своих научат «правильно» жить. Без чести, но жить. И посмеиваться над нами будут: «Дураки, с гранатой под танк! А я вот бросил всё и сбёг. И вот я живу, а от них и костей не осталось!» Фанатиками нас выставят. И продадут всё, за что мы погибли за красивые фантики.
– Это вам ваш пленник из будущего рассказал? Как вы его звали? Голум? А почему Голум?
– На эту тему я с вами разговаривать не буду.
– Ваше право. Мы уговорились. Но позвольте полюбопытствовать, почему?
– Я понял, что вы кое-что уже знаете о нашей лесной находке?
– Очень многое знаю. Более того, для этого я и здесь.
– Ну, вот. Карты и открыты. О нём я не буду с вами разговаривать.
– Почему?
– А я вас не знаю. Знания о будущем – великая сила. И от того, в чьих руках окажется, зависит это будущее.
– Как зависит будущее?
– Будущего нет. Оно изменчиво. Есть неодолимые предпосылки, есть случайность, которая эти предпосылки способна перевернуть наизнанку. И от каждого из нас каждую секунду зависит, каким будет будущее.
– Получается, что добытые вами сведения бесполезны?
Я пожал плечами. Кельш постучал пальцами по столу, задумавшись.
– Со мной вы не будете разговаривать. А с кем будете?
– С тем, кому смогу верить. В ком уверен. И буду уверен, что человек этот не обратит полученные знания против моего народа. Там и так всё беспросветно. Но всё можно изменить. Исправить уже не выйдет, а вот избежать ошибок – возможно.
– И нагородить новых. А в ком вы уверены?
– В Сталине, Берии.
Кельш рассмеялся:
– Да, от скромности ты не умрёшь. А кроме них?
– Я не буду больше с вами разговаривать. Время уходит. Двадцать девятого января случится непоправимое, и ничего уже будет не исправить. Тридцатого можете этими сведениями подтереться. Я всё сказал. До свидания.
Но следователь не уходил. Он в задумчивости крутил большими пальцами.
– Двадцать девятого. Покушение на Лаврентия Павловича. После – ничего не исправить. Почему такое значение для вас представляет именно Лаврентий Павлович?
– Так вы знакомы с записями? А зачем тогда спрашиваете? Чем война закончится?
– И он может это изменить?
– У вас есть под руками другой управленец такого же уровня, способный справиться с подобными задачами? И не с одной, а с неподъёмным комплексом проблем? Если есть – никаких проблем, ваше дело. Я только не пойму, зачем я вам? Отпустите меня воевать. Я умею молчать. Я там буду изменять будущее в свою пользу, насколько сил хватит. Пока не убьют. Или пристрелите сейчас, мне – до лампочки. Я не идиот, хоть и контуженый. Я знаю, что с системой бороться бесполезно.
Кельш ещё посидел, глядя сквозь меня, потом слегка хлопнул ладонями по столу, попрощался, ушёл.
Узник (1942 г.) В пыточной
