Было торжественное построение, командарм представил Санька как нового комполка. Энтузиазма это не вызвало. Как будто им сообщили, что сегодня вторник. Ну, вторник, ну и что? Так и это – ну, Степанов, ну и что? Так, надо работать над боевым духом. Хотя понятно – такие потери, каким может быть боевой дух?
Официоз кончился наконец-то.
– Разойдись!
Командарм повернулся к Степанову:
– У вас десять суток. Потом в бой!
– Так точно! Разрешите выполнять?
– Действуйте!
Командарм уехал. Степанов пошёл к штабу, про нас забыв. Мои сразу это заметили:
– Что делать будем, командир?
– А что мы до этого делали?
– Ничего.
– Ответ неверный. Служить будем. А в чём наша служба заключается? Пункт первый: охрана подполковника. Пункт второй: помощь ему в управлении его подразделением. Пункт третий: учеба и подготовка, материально-техническое снабжение сюда тоже входит. Ну, и пункт четвертый: сбор информации и предотвращение вредоносных поползновений. А то, что он про нас забыл, даже хорошо. Легче будет выполнять четвертый пункт. Делаем вид, что мы сами по себе. Работаем!
Кот, Казачок и Брасень ленивыми походками направились в разные стороны. Остались Прохор и сапожник.
– А ты что?
– А куда мне? Вы меня наняли, я с вами.
– Что из поставленных задач тебе непонятно?
– А, понял.
Прохор стоял тополем, высокий, равнодушный.
– Пошли, дитятко, быт обустраивать. Надо на котловое довольствие этих охламонов поставить. И себя заодно. Поясницей чую, Брасень уже там.
Свои порядки Степанов наводил с присущей Железному хромцу жестокостью. Штабы и тылы сразу превратились в женский монастырь. Недовольные были биты мною (вид моей шрамированной морды хорошо внушал уважение, Степанов это бессовестно использовал). Тыловые крысы, которых по штабам отирается немало, оказались в батальонах, а потом и в ротах, потому что батальонные тылы тоже наполнились юбками. Писари, ординарцы, телефонисты, картографы и другие дармоеды стали стрелками, пулемётчиками и миномётчиками. А как они хотели? Пусть другие гибнут? Ты сдохни сегодня, а я – завтра? Не прокатит!
Численность рот возросла до полусотни бойцов. Стали поступать пополнения маршевых рот. Санёк мне поручил сформировать роту автоматчиков из бывалых бойцов. Понятно – личный оперативный резерв. Опять будет совать меня в самое пекло. Видно, судьба.
С приходящими пополнениями сначала проводил собеседование я. Набрал сотню стреляных воробьёв. Два взвода автоматчиков и истребительный взвод. Взвод автоматчиков – взводный, замкомвзвода, посыльный, три отделения по двенадцать человек. В каждом отделении по ручному пулемёту. Истребительный взвод – четыре ПТР, 50-мм миномёт, один станковый пулемёт. Медсанотделение из Прохора и шести санитарок. И отделение управления – я, мой зам Кот, политрук – нет пока, ординарец Казачок, старшина роты Брасень, две очаровательные меткостью своей девчонки-снайперы, две радистки- телефонистки и двое молодых быстроногих и ушлых посыльных-казачат, умеющих ладить с лошадью. А в команде Брасеня – повариха внушительных габаритов и престарелый ездовой, за характерные усы прозванный Будённым. Вот такая у меня бюрократия развилась. Я бы взял ещё на «удочку» ПТР не по два человека, а по три, к расчётам миномёта и тяжеленного «максима» по паре человек, но Степанов сунул мне под нос кукиш. Красноречиво.
Нам бы автотранспорт, но у нас в полку даже полковая артиллерия на конной тяге. Обе полковые пушки-окурки, добытые, наверное, в музее, в упряжках. Остальную артиллерию выбили в боях. Хотя пушкари были. И миномётчики. Поэтому когда прислали четыре «сорокапятки» и шесть полковых миномётов, расчёты сформировали быстро. Но это меня заботило не сильно – там Санёк рулил.
А вот с воровством тыловой братии разбирался я. Не лично, конечно. Интендант полка случайно застрелился из табельного оружия, когда пытался его чистить, многие старшины и интенданты стали очень невнимательны и часто падали или натыкались на деревья. Через неделю бойцы полка с удивлением обнаружили, что и тыловая норма питания вполне питательна. Оказалось, что и баньку с санобработкой белья можно организовать, туалеты вдруг нужны оказались, пришлось сапёрам копать. Ремонт обуви, обмундирования и оружия организовался в полковых мастерских, и ротные как с цепи сорвались, стали требовать соответствия формы и уставу. И даже концерт был организован – приехал ансамбль артистов столичных, на поставленных борт к борту грузовиках пели, плясали, читали стихи.
Это надо было видеть: у людей ожили глаза, в них засветилась жизнь, а не «тоннель смерти». А самый большой мой успех – все связывали эти изменения с именем комполка. А я так – хожу тут мимо. Чего и добивался.
