Кстати, хожу. Бегать надо! Проведём ротные учения с боевыми стрельбами, направленные на укрепление сплочённости роты. Так и написал в планах боевой учёбы. И провёл. С марш-броском на десять километров (в одну сторону), тренировкой по штурму укреплённой высоты, стрельбами, метанием гранат и бегом в обратном направлении. На следующий день опять. В этот раз, правда, учились штурмовать населённый пункт и метать гранаты в оконные проёмы. Как же ругались жители посёлка, когда мы их напугали, а потом чуть не разобрали по брёвнышку пустующий дом!
В этот раз под моим руководством оказались уже воевавшие ребята. Им не надо было разжёвывать азбучные истины. Показал пару новинок – подумали, прониклись, повторили. Это обнадёжило. Ещё бы стойкость в бою, как у чекистов! А вот тут посмотрим. Явного малодушия пока не заметно.
С каждым днём становилось теплее. Валенки были сданы Брасеню, полушубок следом. Хватало овчинной безрукавки и ватника. На ногах – берцы, сшитые точно на меня, и прямые штаны с накладками на коленях и заднице и накладными карманами. В ремонтной мастерской мне заварили и поправили броник, залатали брезентовый кожух, сшили разгрузку. А потом проклинали меня – все волокли брезент и ремни, требуя сшить «ременно-плечевую разгрузочную перевязь». Брасень, хитрец, собрал всё тёплое обмундирование, взял расписку со Степанова и отправил всё это объёмное, но до осени не нужное имущество в Моршанский учебный полк. Там Степанов-старший приглядывает. Авторитет бывшего вора сразу возрос в глазах комполка.
Под занавес полк получил роту трофейных французских грузовиков, перекрашенных в наше хаки, батарею из шести зенитных пулемётов ДШК, смонтированных в кузовах газовских полуторок, и полевые кухни.
Вместе со всем этим богатством пришёл приказ о выдвижении. Погрузились на станции, поехали на запад навстречу войне, хотя даже мне было понятно, что полк получился не гвардейский, а дистрофичный. Потом в штабном вагоне увидел штат формирования – у нас и половины полка не было. А едем наступать в состав ударной группировки! Но это головная боль Степанова, а не моя.
Гвардейский махровый гарем (1942 г.) Плетём сеть связей
Мне комполка поручил наладить отношения с капитаном Елистратовым Василием Петровичем, замкомом и начальником разведки и двумя взводными – разведчиками. Пока едешь, делать нечего. Отоспались, пора и в гости. Брасень собрал нам в сидор – не с пустыми же руками идти. И вот мы, я и Кот, ввалились в вагон разведчиков. Елистратов был уже там – мы с ним в штабе договорились.
– Ну, что, лихое племя, получен приказ наладить взаимодействие, – сказал я, ставя на перевёрнутый ящик, накрытый газетой, две бутылки и закуску.
Разведчики сначала отнеслись к нам настороженно – люди мы новые, непонятные, особистами и НКВД от нас несло за километр, одевались странно, командовали сверхштатным подразделением, близки к комполка, да ещё и явное отношение имели к частым травмам хозяйственной части полка. Как таких мутных встречать?
Выпили, закусили, я рассказал о себе, не утаив и штрафного прошлого, они рассказали о своём боевом пути, отступлениях, окружениях, безнадёжных и отчаянных атаках.
– Думается мне, что Степанов будет использовать вас только по прямому назначению – как разведчиков. Глаза и уши. Но требовать будет! Он как бульдог: вцепится – зубы ломом не разожмёшь. Лучше сделать, что требует, не отстанет. А «пожарником» он меня сделал. И мою роту. Мной и будет дырки затыкать.
– О каком роде взаимодействии идёт речь? – спросил Елистратов. Он больше помалкивал, пил, но не пьянел.
– Боевое охранение на марше и рейды. Обходные, обманные, засады.
Разведчики переглянулись.
– Даже в этом случае ударная сила моя, вы так же, глаза и уши. Предупреждаю сразу, Степанов будет требовать максимальной информации от противника. Думается мне, что на вас, товарищ капитан, он повесит и контрразведочные функции.
– Это задача особистов.
– И они ею будут заниматься. Вы – радиоборьба и радиоигра, маскировка и обманки. В общем, взрослые игры, на которые слишком серьёзные дядьки из особого отдела не способны.
И я им рассказал о наших опытах по обустройству ложных позиций, ложных огневых и о том случае, когда меня пробомбили деревянными бомбами. История повеселила разведчиков.
– Разгадал немец, не дурак.
– И этим тоже можно воспользоваться. На следующий день после деревянной бомбёжки там можно было поставить настоящие гаубицы – ни один разведчик бы на них не глянул, пока они им на голову стальной град бы не обрушили.
– Ха! Хитро! – капитан оживлённо заёрзал.
Потом я опять травил байки, анекдоты, попели. Когда уже изрядно окосели все, кроме капитана, завязался, видимо, старый спор, что легче – наступать или отступать? Спросили моего мнения. Я уже был в таком состоянии, что серьёзно обсуждать ничего не хотел.
– Наступаешь – это когда воюешь фронтом на запад. А отступаешь – это когда воюешь фронтом на триста шестьдесят градусов и с пустыми желудком и подсумками. И там и там морда в крови, а жопа в мыле.
И вот после этого зашёл разговор о дураках командирах. Я хоть и выпил, понял – пробивают. Поделился с ними теми же мыслями, что высказывал
