– Вспомнил?
– Она сама! – завизжал он. – Сама! Ей так нравится!
Тут я засомневался – а мы вообще об одной и той же думаем?
– Кому нравится? Как её имя?
Он назвал. Нет, та самая. Теперь я бил этого борова с максимальной жестокостью, на которую был способен. Пока не вырубил. Потом сел на скутер и уехал. Скутер бросил, джинсовку и джинсы снял и положил в пакет, пошёл в шортах и майке к своему скутеру. Пакет выбросил в мусорный бак через пару кварталов.
И уехал на речку искупаться и успокоиться – после драки у меня всегда руки трясутся.
Пока обсыхал на берегу, думал – вот надо оно мне было? Ещё и прихватят за нанесение вреда здоровью. Но уж больно он меня взбесил. Такой весь правильный, хороший, а бабу регулярно насилует. Ладно бы просто склонил к сожительству, но ему же надо, чтобы она сопротивлялась. Ему так больше нравится? Крутым себя ощущает? А с другой стороны, он что-то там блеял, что она сама. Может, и правда. Их, баб-то, не поймёшь. Они всякими бывают. А, пох, уже свершилось.
Поехал на «работу». Жара спала, можно и по заборам с камерами полазить.
Когда я пришёл к ним в следующий раз, они опять смотрели на меня глазами испуганных коров.
– В командировку ездил, – сообщил я, ставя на стол пакет с продуктами, – как вы тут?
Они переглянулись. За ужином раздавили бутылочку коньяку, малой тоже налили. Выпив, Хозяйка осмелела, задала прямой вопрос – я ли отправил в больницу её обидчика. Я, улыбнувшись, ответил, что не понимаю, о чём речь. Мать очень строго зыркнула на дочь, та юркнула в норку и больше не показалась.
По утрам она уходила, меня не будила. Так должно было быть и в этот раз. Но сквозь сон я почувствовал нежные руки на своём теле, губы. Не просыпаясь, сгрёб женское тело под себя. Однако даже сквозь сонливость, наткнувшись на преграду, я почувствовал, что тела этого маловато. Должно быть мягче, мясистее. Отпрянул, открыл глаза.
– Давай же, что тебе стоит?! – взвизгнула Неважно.
Я сел на краю дивана, спиной к ней, накрыл её одеялом с головой. Она ревела, причитала. Потом кричала на меня, затем опять плакала, причитая, что она некрасивая настолько, что даже я побрезговал. А подруги её и так считают её бракованной.
Я повернулся, сдёрнул одеяло. В этот раз она прикрылась, закрыв девичьи груди ладошками.
– Девственность – сокровище. Его беречь надо. И подарить её тому, кто достоин, кто оценит. Тому самому, единственному и неповторимому.
– Нет таких.
– Есть. И твой где-то ходит, ждёт. И если ты пойдёшь на поводу своих падших подруг, то когда он встретит тебя, он пройдёт мимо. Зачем ему падшая?
– Это сказки для маленьких девочек. Жизнь – дерьмо.
– Дерьмовые люди, чтобы не чувствовать своей вони, стараются вымазать в дерьме всё, что ещё не вымазано. Когда все воняют – никто не воняет.
– Всё ты врёшь! Ты просто побрезговал. Неужели тебе не хочется целки?
– Нет, не побрезговал. Без одежды ты симпатичнее. Но не для меня. А целка… Уже было. Я тебе не сказку рассказал, а реальную историю. Мою и моей жены.
– А что ж ты тогда тут делаешь? – ехидно спросила она.
– Мою жену убили. Я мщу. Больше ни о чём не спрашивай.
– Убили? Прости, я не знала.
– Понимаю.
– А моя мать?
– Тебе честно или соврать? Правда ранит.
– Значит, с матерью – это на время?
– Да.
– А она – всерьёз.
– Мне жаль.
Я встал, не одеваясь, сходил на кухню, поставил на огонь чайник. Когда я вернулся, она лежала на боку, свернувшись калачиком, смотрела в спинку дивана. Услышав мои шаги, она посмотрела на меня, вернее, на мою готовность к «бою».
– Ты хочешь меня, – констатировала она. – Значит, я не страшная?
