Суть по сравнению со вчерашними нападками не изменилась:
– Или ты немедленно делаешь нужное нам заявление, или мы попросту казним твоего сына жестокими пытками.
– Ха! Вы вначале моего сына поймайте! – веселился узник. – А потом я посмотрю, как он вам устроит кузькину мать!
Минут пять прошло в подобном, бесполезном обмене фраз. Затем чинно и благородно прибыл генерал Жавен с одним из своих коллег. Они уселись далеко слева, сразу показывая, что просто зрители и ничего больше. Хотя по тому, как занервничал жандарм, стало понятно: ещё одни зрители пришли не просто так, а понаблюдать за фиаско зазнавшегося франта. Видимо, ему разрешили командовать очной ставкой, но к советам Аскезы и Триида он не прислушался. И теперь те ждут с особой мстительностью его провала. Мол, нечего было нас игнорировать! Такого, как Пришелец, простыми словами не сломишь! И за неудачу ты получишь по шее. А мы – лишь наблюдатели с правом подачи затем своего мнения в высшие инстанции.
И когда дальнейшие прения и угрозы стали бессмысленны, старший советник решился начать встречу отца с сыном. Пафосно выкрикнул в пространство над собой:
– Привезите сюда арестованного Бориса Светозарова! – Через несколько минут шторы раздвинулись, и два дюжих санитара доставили на кровати- каталке бледного как мел Бориса. Одеяло на его культях было специально отброшено, чтобы немедля показать Петру Васильевичу весь трагизм положения, сломать его окончательно. Ну и бледность понималась, что крови раненый потерял много, скорей всего, его еле удалось спасти. На белой подушке выделялись только его широко раскрытые глаза в овале из синяков, которые пристально, с непередаваемой болью следили за каждым жестом отца, за каждым оттенком его эмоций.
Хорошо, что землянин заранее и весьма чётко приготовился к ожидаемой картине. Как ни начало штормить его сознание от вида родной кровиночки, он внешне сумел сдержаться. Встал неспешно на ноги, присмотрелся к человеку, лежащему на кровати, и презрительно воскликнул:
– Ха! И кого это вы мне привезли?! – расставил в презрении руки в стороны и со смешком добавил: – Это отнюдь не Борис!
– Ты отказываешься от своего сына? – возмутился жандарм.
– Нисколько! Но ведь это не он, потому что мой сын, во-первых, был с ногами… Ха-ха! Прошу прощения, воин, если я тебя чем-то непроизвольно обидел! – Он приложил руку к сердцу и сделал вежливый поклон. – Но вижу, что и тебя вовлекли в эту подлую игру с заменой личностей.
Больше он и не смотрел на инвалида, вытянув руку в сторону франта и патетически восклицая:
– И как вы посмели играть на самых святых, на отцовских чувствах? Неужели надеялись, что я ослеп и не раскушу ваш подлый обман?
После невидимой команды от своего начальника на ноги вскочил один из следователей. Этот не собирался миндальничать, и это сразу бросалось в глаза.
– Хватит паясничать и строить из себя недоумка, Светозаров! Я ведь могу и более жёсткий разговор повести, и вы с сыном сразу слезами жалости друг к другу зальётесь! Эй, Борис! Ну-ка, хоть слово своему папочке скажи!
И он многозначительно замахнулся рукой над забинтованными культями ног. Вряд ли именно это движение испугало раненого. Скорей он приметил еле заметный кивок со стороны отца и понял, что надо говорить, общаться, затягивать время и вести настоящую беседу. Вот он и заговорил:
– Отец! Неужели ты меня не узнал? Это я, твой сын!
– Шутишь, парень? – хмыкнул Пётр. – Какой это родитель не узнает своего потомка? Ты мне чужой! Совершенно чужой!
– Странные слова… Мне говорили, что ты после пыток стал совсем неадекватный, но я не верил, что настолько…
– Это ты, воин, неадекватный! Раз согласился на такую аферу! – Узник со злостью и угрозой потряс кулаком. – Сколько они тебе заплатили за такой розыгрыш? Или обещали вылечить за высший артистизм? Так заруби себе на носу, придурок: никто и никогда тебе не отрастит самое главное – твои ноги! Их уже не вернут! А вот совесть ты потерял, и её тем более ни за какие деньги не купишь.
– При чём здесь ноги? – поражался Борис, покусывая в явном расстройстве потрескавшиеся губы. – Я прошу, я требую от тебя помощи!
– Мало ли какой проходимец от меня станет что-то требовать!
– Да что с тобой? Неужели я так изменился?
– Не знаю, каким ты был раньше, – насмехался землянин, – но сейчас ты тем более на Бориса не похож.
– А если я тебе напомню нечто такое из своего детства, что может быть известно только тебе? Тогда ты в меня поверишь?
Узник от этого вопроса чуть не запрыгал от злости. При этом он тыкал кулаками теперь в молчащую, наблюдающую за родственной беседой мадам Мураши:
– Ага! События из детства?! Так я уже примерно догадываюсь, какая змея могла накропать целую книжку своих воспоминаний как о твоём детстве, так и о моих фривольных приключениях!
Женщина промолчала. Ни один мускул не дрогнул на её лице. Зато сын возмутился вполне искренне:
– Папа! Как тебе не стыдно такое говорить о тёте Аскезе?! Она здесь совершенно ни при чём. Своих, собственных воспоминаний у меня и без её подсказок хватает.
– Неужели?! Ну давай выдай хотя бы одну.
– Ну, к примеру, тот момент, когда ты мне подарил первый боевой пистолет. Тогда с нами никого не было, и я об этом, по нашему взаимному уговору,
