книги на дальний край столика, чтобы на них что-нибудь не пролить. И только после этого уплетает полтора кило йогуртов.
Просыпается Алэк, мы идем на прогулку, потом немного возимся в манеже. Тирбиш приносит свежеподаренные подданными игрушки, я отправляюсь их дезинфицировать. Кир сидит в гостиной над книгами.
Мы с Тирбишем играем с Алэком, потом приходит черед кормления, потом снова спать. Тирбиш сегодня укладывает мелкого без проблем и предлагает Киру заняться чем-нибудь поинтереснее, но то отказывается и продолжает читать.
– Ты не обалдел еще? – интересуюсь.
Он мотает головой, не отрывая взгляда от страницы, и дальше игнорирует происходящее вокруг.
В такой диспозиции и застает нас Азамат.
– О, Кир, читаешь? Молодец, парень! Ну как, получается?
Ребенок аж подскакивает от неожиданности – видимо, не заметил, как Азамат вошел.
– Э, да, – отвечает он, вытягиваясь по струнке.
– Отлично! Ну-ка давай, почитай мне вслух.
И Кир читает.
Мои надежды не бросать Алэка в ближайшие несколько месяцев рушатся с треском на следующий же день. Прибегает взмыленный Урик и требует моего присутствия на Совете Старейшин, где приезжий целитель докладывает об эпидемии загадочной болезни в одной из деревень между Ахмадхотом и Имн-Билчем. Там же, на Совете, уже сидят Янка с Оривой и еще двое земных врачей и безуспешно пытаются добиться от целителя подробного описания симптомов. Надо сказать, мне это тоже не очень-то удается, потому что, как только уважаемый лекарь осознал, что перед ним, во- первых, эпидемия, во-вторых, неизвестно чего, он тут же смотал удочки и рванул в столицу за помощью. Если учесть, что ни защитного костюма, ни оборудования для работы с неизвестной инфекцией у него нет, может, и правильно сделал. В любом случае ясно, что мне надо срочно ехать туда: мужики пока плохо говорят по-муданжски, а Янку местные не воспримут как авторитет, она ведь женщина. Меня, по крайней мере, будут слушаться.
Азамата я решаю не нервировать, а то он очень переживает, когда я работаю с заразными больными. Естественно, я принимаю все мыслимые и немыслимые меры предосторожности, но ему все мало. Да и вообще, официально я по-прежнему в декрете, так что хорошо бы мне вернуться к ночи. Втроем да с ассистентами из местных ребят должны справиться с небольшой деревней, если эта деревня будет делать как велено.
В общем, вылетаем мы на двух унгуцах: я на Азаматовом, остальные – на казенном с пилотами. Деревенька стоит на берегу небольшой речки, впадающей в Билчмирн, самую широкую муданжскую реку. Мы все заранее запаковались практически в скафандры, хотя лететь тут полдня. На мне лично круглый, прозрачный со всех сторон шлем, чтобы было видно отличительные признаки Хотон-хон. У ребят шлемы мягкие; они более функциональны, но непрозрачные. Имн-билчевского целителя тоже упаковали и привезли, чтобы хоть посмотрел, как работают земные специалисты. Он не в восторге, но против Совета Старейшин не попрешь. На мозговыносящие объяснения с местными Старейшинами уходит непозволительно много времени, даже несмотря на то, что меня сразу узнали, а Асундул лично звонил местным и предупреждал о делегации. Еще дольше мы отбиваемся от предложений немедленно отобедать. Я в очередной раз поражаюсь, как эти люди вообще прожили тут столько веков и не вымерли.
Впрочем, как выясняется всего через час собственно работы с больными, дело не в инфекции, а в отравлении. Взяв стандартные пробы, мы обнаруживаем, что в речной воде, которую, естественно, пьет вся деревня, концентрация меди и цинка превышает допустимую норму. После допросов с пристрастием становится ясно, что выше по течению реки находятся рудники. Раньше там джингоши ковырялись понемногу, а теперь, когда джингошей не стало, свои обрадовались и во всю муданжскую богатырскую силушку принялись рыть. И дорылись до реки, так что часть вод теперь промывает эти самые рудники. К счастью, грунтовые воды сюда поступают с другой стороны, так что вода в колодцах чистая. Мы с радостью вылезаем из скафандров, тем более что тут довольно жарко, юг все-таки. Я толкаю с локальной возвышенности по возможности доходчивую речь о том, что в ближайшее время воду можно брать только из колодцев, пока господа инженеры не решат проблему с рудником, а теми, кто уже захворал, займутся мои коллеги, вот, знакомьтесь, не обижайте, и нет, есть вашу еду они не будут.
Всех пострадавших свозят к местному Дому Старейшин. Внутри все не помещаются, приходится ставить палатки. Я принимаю посильное участие в обработке пациентов – в основном, правда, рассказываю им, что с ними сейчас будут делать и зачем. Мне кажется, если бы я эти три часа оперировала, устала бы меньше. Но вот, кажется, все смирились со своей участью, никто никого не обзывает знающими, никто не пытается сбежать, никого не оскорбляют резиновые перчатки. Можно садиться в унгуц и лететь домой, есть шанс успеть к ужину. Судя по тому, что Азамат еще не позвонил мне сорок восемь раз напомнить, что я в отпуске и что болезни бывают заразные, он меня пока не хватился. Когда вернусь, я расскажу, где была, конечно, но задним числом он не будет волноваться.
Короче говоря, я сажусь в унгуц и направляю его рога к дому, прикидывая, чего бы такого заказать придворным поварам, чтобы побаловать голодную меня, оставшуюся без обеда. Но не тут-то было.
Через час после вылета небо внезапно затягивается чернущими тучами, в отдалении начинает погромыхивать гром, да еще поднимается сильный ветер. После того как у меня перед лобовым стеклом хвостом вперед проносит какую-то хищную птицу размером в треть унгуца, навигатор принимается орать, что впереди неблагоприятные погодные условия и он дальше лететь не хочет. Я кривлюсь, но разворачиваюсь – домой не пускают, так хоть помогу ребятам. Но
