управляет. В результате взлетают эти самолёты только с катапульты, а садятся всегда на финишёр, зато несут кроме двухсотпятидесятки под брюхом ещё и две сотки под крыльями. Да, есть небольшая «просадка» при отрыве от палубы, но в приемлемых пределах.
Зато, освободившись от бомбовой нагрузки, наши птички приобретают маневренность и скороподъёмность очень приличного истребителя. На этот шаг я пошёл как на временную меру во время подготовки к решению одной головоломной задачки, когда встреча с истребителями противника была практически неизбежна – это оказался самый трудный вылет за все две недели. А потом лётчики дружно попросили не возвращать обратно дополнительные плоскости – машины стали в воздухе динамичней и послушней, ну а сдерживать стремление разогнаться во время работы в зоне действия зениток они умеют – настоящие снайперы бомбового удара.
И, да, реактивные снаряды у нас как-то вышли из обихода – пехота доложила, что тут, в гористой местности, они не обеспечивают нужной точности.
Тут же оказалась вполне исправная взлётно-посадочная полоса, где уже ждал Ли-2, который и доставил нас под Горький, на полосу рядом с коровником в колхозе «Луч». Такой вот шлепок, указующий на неуместность нашего появления в зоне боевых действий. Приказ сидеть и никуда не высовываться.
Дома всё обычно. Конец апреля – где-то пашут, где-то сеют, засаживают малиной тот овраг, в котором в будущем расположится дачный кооператив, а по радио передают о тяжёлых боях, что ведут объединённые силы Румынии, Болгарии и Югославии на территории Венгрии. Упоминаются части Войска Польского, но об армии самой Венгрии не сообщают. А ведь там ещё и словаки воюют.
Судя по карте, висящей под козырьком на стенке правления колхоза, Красная Армия уже вышла на предвоенную границу, но о наступательных операциях никаких сведений нет. Правда, кроме Прибалтики, от фашистов очищена и Восточная Пруссия. Странно – в том варианте, который я помню, эту задачу наши решали практически в самом конце войны – очень уж сильная группировка была у фашистов на этой территории, да и укрепления мощные. Потери с обеих сторон упоминались просто огромные. А тут все началось с сообщений об уличных боях! Уж не десантная ли операция была проведена в момент, когда наших ещё не ждали?
Прямо признаюсь, после картинки, открывшейся моему взору в результате краткого посещения Норвегии, вопрос о том, насколько изменились реалии этого мира, занимает меня всё больше и больше. И ведь, что обидно, отсюда, из деревянной избы, расположенной на окраине обычной во многих отношениях деревни, ничего толком не видно. Вот не покидает меня ощущение, что товарищ Сталин умышленно маринует нас с Мусенькой подальше от мест, где чувствуется кипение жизни, чтобы выведать нечто такое, о чём ни мне, ни ей ни за что не догадаться.
Словом, вызов в Москву неожиданностью не был – это затишье на западном направлении сильно меня тревожило. Казалось бы – пора начинать освобождение Польши, а наши почему-то медлят. Только в Норвегии и Венгрии постоянно происходят бои, на мой вкус – местного значения.
– Правительство Швеции обратилось к нам с просьбой поставить для их военно-воздушных сил истребители Ил-1, – сообщил Иосиф Виссарионович, едва мы поздоровались и уселись за стол. За всё тот же стол в комнате для совещаний, где кроме нас была только стенографистка Наденька.
– Это уже наглость, – отреагировал я. – Понятно же, что самолёты попадут в Германию и будут использованы против бомбардировщиков союзников.
– А что думает товарищ Субботина?
Мусенька смешно наморщила носик и кивнула, показывая взглядом в мою сторону. То есть – она, как я.
– Этой весной американцы и англичане заметно усилили бомбардировки Германии, – с усмешкой прокомментировал нашу пантомиму товарищ Сталин. – Англичане предпочитают работать по ночам, а американцы чаще бомбят при свете дня. А наши Ил-1 хорошо зарекомендовали себя именно против тяжелых бомбардировщиков с сильным оборонительным вооружением.
– Хм, – призадумалась моя сливочная. – Насколько я помню, союзники сильно разрушили много мирных кварталов в крупных городах Германии, но они как-то умудрялись не бомбить заводы, принадлежащие их гражданам, хоть бы те и выпускали нужную Гитлеру военную продукцию.
– А вообще заводы они бомбили? – поинтересовался Иосиф Виссарионович.
– Наверно, – развёл я руками. – Нам когда по телеку живописали про зверские бомбардировки Дрезденской картинной галереи, то про урон, нанесённый германской промышленности, обычно не вспоминали. Или так вспоминали, что это в памяти совсем не откладывалось.
– По телеку? – переспросил Сталин.
– Так мы называли телевизоры вместе со всем телевизионным вещанием. Где-то в шестидесятых годах телевизоры уже были достаточно обычным явлением. Люди любили смотреть фильмы или концерты, а потом развелось много и других интересных передач – учебных, познавательных, развлекательных. Хотя тон во всём этом задавали американцы, но и мы старались не отставать.
– Итак, про урон, наносимый союзниками фашистской промышленности, вы из прошлого ничего наверняка вспомнить не можете, – подвел черту Иосиф Виссарионович. – Что же – в этот раз они разрушают и важные с военной точки зрения объекты, и жилые кварталы. Хотя немцы наносят им достаточно серьёзные потери.
– Товарищ Сталин! – не вытерпела Мусенька. – Почему мы не переходим границу Польши. Ведь эта передышка даст немцам возможность собраться с силами и построить серьёзную оборону!
