Я разворачиваю на весь экран единственную оставшуюся вкладку и еще раз благодарю Бога за то, что закрыл сайт с толстячковой порнушкой. Запах агрессивно-сладких духов Биб теперь витает прямо у меня над головой.
– Это не особо похоже на работу, – заключает она, изучив экран.
– То есть, думаете, мою репутацию защищать не нужно?
– Думаю, на это понадобится немало усилий. Ты ей занимался весь день? – Глаза Биб взбираются дальше по треду. – Смотрю, ты ищешь информацию. Будешь проводить самостоятельное исследование?
– Разумеется. Вот что мне пришло сегодня, – теряя терпение, я щелкаю мышкой.
Живот чуть-чуть сжимается от страха, что я попаду не на ту страницу, и пред светлы очи Биб явятся похотливые толстячки. Но нет, все верно, открывается моя почта. Биб читает письмо от Вилли Харта и мой ответ довольно долго.
– Собираешься съездить туда? – произносит она наконец. – Где будешь жить до отбытия?
– Здесь, – твердо говорю я, стремясь пресечь дальнейшие разногласия. Вышло жестковато, и я добавляю – более примирительно: – Я думал, Натали сказала вам.
Биб отворачивается, идет на кухню и открывает холодильник.
– Кажется, я зря приехала, – говорит она по возвращении, но глаза выдают, что мысли ее где-то далеко отсюда. Она останавливается посреди комнаты, как будто хочет держать меня в поле зрения. – Если она не сказала нам, что селит тебя к себе, – говорит Биб, – может, тебе стоит задаться вопросом: а что она не сказала тебе?
Мне кажется, она говорит мне обо всем, что я хочу знать.
– А много ли ты хотел узнать за последнее время?
– Ничего такого, о чем я еще не слышал, – говорю я со всей убежденностью, на которую только способен.
– Современный же ты человек, Саймон. Такого я даже от Уоррена не ожидала.
Мне хотелось бы проигнорировать эту реплику, но я все же спрашиваю:
– Не ожидали – чего?
– А ты еще не сложил два и два? У тебя же исследовательский склад ума.
– Если бы это было по-настоящему важно, вы бы не ходили вокруг да около.
– Эх, Саймон, не все мы писатели, – Биб поджимает губы, отчего в уголках залегают новые морщины. – Скажи, как по-твоему, что ты даешь моим дочери и внуку?
– Любовь считается?
– Что такое любовь? Мы с Уорреном любим их больше всего на свете, поэтому помогаем всегда, когда требуется. А ты так сможешь?
– Поддерживать можно не только в финансовом плане. Есть разные виды поддержки.
– Конечно, Саймон. И ты не сможешь обвинить нас в том, что мы ей чего-то не даем. А вот что касается тебя – непохоже, чтобы ты много дал ей, когда она потеряла работу из-за текстов, которые даже не писала.
– Это все уже в прошлом. Мы прошли через это вместе. У меня есть аванс от издателя, а у нее – новая работа.
– И это тебя не беспокоит.
– А почему, Бога ради, должно?
– Не уверена, что Уоррену сошло бы с рук такое слабовольное наплевательство. Видимо, мужчины в наше время больше не стремятся быть мужественными.
Против воли мои губы растягивает в стороны жутковатая фальшивая улыбочка.
– Не понимаю, почему ты считаешь, что я должен расстраиваться из-за того, что старый друг помог ей найти работу. Я рад за нее и благодарен ему.
Биб набирает воздуха в грудь, словно перед погружением.
– Что ж, ты не оставляешь мне шансов: придется говорить грубо, чтобы донести до тебя свою мысль. Неужто ты думаешь, что работа – это все, что он дал ей?
– Вы правы, Биб, это чертовски грубо. Не думал, что вы станете подозревать свою дочь в неверности.
Биб сутулится, как будто сожаление, которое читалось в ее глазах, вдруг придавливает ее своей тяжестью.
– Тут дело уже не в подозрениях, Саймон.
– Ни за что не поверю, что она прямо сказала вам.
– Она – нет. А Николас – сказал.
Как бы я ни злился, эмоции не смогут лишить меня дара речи:
– И что она думает по этому поводу?
