Страшный вопль, исполненный невыносимых страданий, заставил меня закрыть уши ладонями. Не помогло. Охотник кричал на одной ноте, с надрывом, отчаянно и безнадежно. Кричал, держась за стремительно приобретающую холодный серый цвет руку. Кричал, уже упав на пол и конвульсивно дергаясь. А потом как-то сразу затих, обратив застывшее лицо к укрытому полумраком высокому потолку.
Золотые прожилки погасли.
Взгляды оставшихся охотников обратились ко мне. Сейкон смотрел с отрешенной задумчивостью. Тамаск – с обиженным удивлением. А глаза Лики полыхали ненавистью.
– Ты…
– Заткнись, дура, – послышался холодный голос Сейкона. – Сидеть и молчать!
Как ни странно, девушка послушалась и замолкла, продолжая ненавидяще смотреть на меня. Наверное, действительно не первый раз в Пустоши.
– Ему была предсказана смерть, – продолжил командир. – Она случилась. То, что он погиб из-за меча Рико, – случайность, и парень в ней не виноват.
– Но предупредить бы мог! – выпалил Тамаск.
– Я сам не знал, – проговорил я, чувствуя, насколько жалкими выглядят сейчас оправдания. – Я ведь его только нашел и ни с кем не сражался…
– Верю, – вздохнул Сейкон. – Лики, успокойся. Здесь не место и не время для истерик.
Девушка кивнула и отвернулась. Чувствую, что с ней мне теперь нужно держаться как можно более осторожно. Засадит кинжал под ребра – и никакая магия не поможет.
Уже собранную в руке энергию я вновь отпустил гулять в организм. Вроде пронесло.
– Подбери эту гадость, – кивнул на меч Тамаск. – Видеть его противно.
Я спрятал клинок в ножны и вернулся на свою скамейку. Наступило напряженное молчание.
– Пойдем отнесем его в сторонку, командир? – наконец проговорил Тамаск.
Глядя, как охотники уносят своего товарища, я лихорадочно пытался продумать варианты на случай, если им захочется поквитаться со мной. Конечно, восприняли смерть Анкара они гораздо спокойнее, чем это сделали бы обычные люди: здесь, в конце концов, Пустошь. Каждый, кто сюда отправляется, должен быть готов к таким неожиданностям. Но все же, все же…
Варианты были плохие. Я мог, практически гарантированно, убить одного из них заклинанием. Возможно, еще кого-то удастся задеть мечом. А третий убьет уже меня.
Я невольно поежился и бросил взгляд в сторону Лики. Охотница сидела и безучастно смотрела в пол, на то место, где только что лежало тело. Интересно, они были близки? Или это просто тоска по товарищу?
Сейкон с Тамаском вернулись и молча расселись по своим местам. Минут двадцать прошло в тоскливом безмолвии, затем командир, вздохнув, поинтересовался:
– Рико, ты говорил, что в Хрустальном в охотники идут все, кто хоть что-то умеет. А ты что можешь?
– Вижу магические потоки, – пожал я плечами, радуясь тому, что тишина закончилась. – Еще могу немного себя лечить, но это очень долго. Очень.
– Полезно в Пустоши, – грустно кивнул Тамаск. – в Утесе тебе несложно будет найти группу, если захочешь продолжить гулять.
– Главное, про меч свой рассказать не забудь, – язвительно произнесла Лики.
– Подожди-ка, – внезапно оживился Сейкон. – Когда, говоришь, ты из Хрустального ушел?
– В середине осени, а что?
– Это тогда, когда Шаран Туманник в городе погром устроил? Сначала спалил башню местного мага, а затем – какой-то трактир вместе с хозяином? Говорят…
Голос охотника потускнел, заглушаемый тонким комариным писком в ушах.
– Что, прости, ты сказал? – тихо произнес я, уставившись себе на ноги. – Что он сжег?
– Говорят, трактир какой-то, – пожал плечами Сейкон. – Вместе с трактирщиком и, кажется, прислугой. Говорят, искал какого-то ученика мага из той башни, а трактирщик его вроде бы укрывал. А что? Знал их?
Я поднял голову, чтобы неожиданно накатившие слезы не начали капать из глаз, и промолчал. Взгляд остановился на ближайшей ко мне статуе, изображавшей, наверное, какого-то древнего волшебника. Его черты почему-то показались мне похожими на лицо почти стершегося из памяти мага. Шаран Туманник, значит… Сволочь…
Пальцы правой руки конвульсивно дернулись, словно сжимая чье-то горло.
– Падаль…
Голова статуи скрипнула и раскололась, осыпаясь осколками мрамора. Охотники повскакивали со своих мест.
– Что это?
Я постарался успокоиться, но это получалось из рук вон плохо. Перед глазами маячило лицо отца – последнего родного человека, оставшегося у меня.
