на кой хрен. Что он покупать собирался? Дерьмо? Чинки уже по уши в этом бизнесе.
– Тут я ничего не могу сказать, я давно не лезу в такие дела, – предпочел сказать я. – И сейчас бы не полез, если бы не Артист. Главное я сделал: вот те самые деньги. Теперь ты держишь Ву за кишки. Мне этого достаточно.
– Кишки я ему выкручу, это точно, – думая уже о чем-то своем, кивнул Падди. – И ему, и… ладно, неважно. Надеюсь, там была гребаная куча бумаги и ты о себе не забыл.
– Мне надо было делиться с людьми, – ответил я обтекаемо, но понятно.
– Да! – Падди вскинулся, вспомнив о другом. – Я забрал камень. Он чистый и с Силой, осталось только привязать. Даже дали гребаную бумагу о том, что из него можно сделать что угодно. Но я не знаю, что именно делать. Как это должно сработать?
– Против камня Антенуччи?
– Точно, против гребаного гинни, мать его.
– Насколько я понимаю, человек с камнем должен быть достаточно близко, чтобы его камень не сработал. Например, так: Антенуччи хочет идти на встречу, где его ждут неприятности, так скажем. И если человек с другим камнем в паре сотен шагов в это время, то Антенуччи ни черта не почувствует и поедет.
– А по дороге?
– И по дороге лучше бы держаться недалеко. И во время встречи. В этом как раз единственная проблема и состоит. Если его камень выйдет «из-под опеки», то Антенуччи может почувствовать что-то. Правда, если потом камни снова сблизятся, он снова потеряет осторожность.
Я не сочиняю, я просто много узнавал о камнях после того, как поднял свой с тела Шаплена.
– То есть тебе придется быть рядом, – добавил я к сказанному.
– Мне это не подходит, поэтому у камня будет пока другой хозяин.
– Другой? – удивился я.
Мало кто перепоручает единственный камень кому-то другому.
– Джонни. Джонни будет владеть камнем, пока работа не сделается.
– Этот Джонни? – Я показал пальцем в сторону гостиной, подразумевая нашу последнюю встречу в этом доме.
– Он самый. Джонни лихой и вообще ни хрена не боится, ни бога, ни черта. Он честный парень и не сдернет потом с камнем. И его никто не знает в лицо в Маленькой Италии. А гребаный Антенуччи ведь и твой враг, так ведь?
– Можно сказать и так, – осторожно ответил я.
– Тогда ты тоже думай, как с ним разобраться, раз ты так до хрена в камнях этих понимаешь, – Галлахер уставился мне в глаза. – А как надумаешь, мать твою, то ищи Джонни через Боксера. С ним есть еще два парня в случае чего. Пошли, мне еще что-то отдать тебе надо, ты вовремя заехал.
– Что?
– Увидишь. Осторожней с этим.
То, что Галлахер мне отдал, я вез очень осторожно, положив рядом на сиденье и придерживая рукой, чтобы не свалилось при торможении. Вернулся я достаточно рано, чтобы застать Сюзет дома, и когда она увидела меня входящим в квартиру, то первым делом спросила:
– Ой, а что это?
– Падди Галлахер тебе передал, – сказал я, снимая крышку с корзинки и вытаскивая оттуда на диво крупного рыжего котенка с зелеными глазищами. – В благодарность и в память своего покойного кота Руди, погибшего в войне синдикатов.
Котенок огляделся, чуть понюхал воздух, после чего запищал, забарахтался в руке, пытаясь вырваться. Я опустил его на пол, тот замер, но тут же погнался за пояском халата, которым подманила его Сюзет, мало заботясь о том, что халат распахнулся. Потом, не сдержавшись, она схватила зверя и прижала к себе, поцеловав в розовый нос.
– С ума сойти… Как назовем?
– Не знаю, ты решай, его тебе подарили.
– Как звали покойного кота? Руди?
– Руди, – кивнул я.
– Тогда будет тоже Руди. Младший. Надо его покормить.
– И заодно показать, где уборная, – добавил я. – Налей ему молока, а я скатаюсь в лавку.
– Нужен песок. И коробка.
– Мы в Египте, дорогая.
Если правильная коробка, то мне сначала в гараж. Большая жестянка из-под масла вполне подойдет, если разрезать ее пополам. Пусть кто-нибудь разрежет и аккуратно завальцует края. И вымоет ее от масла как следует.
По пути в «дилершип» я все же заехал в лавку, купил цыпленка и еще пинту молока. Заодно пополнил запас кофе для нас с Сюзет и уже оттуда поехал
