мешковиной. Потом говорят: «Иди и помни. Впредь шутить не станем». Глядь — а он помер. Наш-то немец покрепче будет. Живой.
Рыцарь дернулся всем телом, напрягся, стиснул кулаки, застонал и открыл глаза. А еще через секунду взирал на меня с немым удивлением.
— Вот незадача, понимаешь ты, — почесал я затылок. — Остыла водица, пока нес. А был крутой кипяток…
Брат Альбрехт невольно вздрогнул.
— Ну так что, мученик? Сходить за горяченькой водицей? Или пусть остывает, пока мы поговорим? А там еще и маслице наверняка уже закипает… — негромко поинтересовался я, возвышаясь над пленником, как сама Немезида. Или кто там в небесных пантеонах за неотвратимость наказания отвечает, только мужского рода? В общем, как Фобос и Деймос,[24] вместе взятые.
Глава седьмая
Никогда не лишайте человека возможности самому решать свою судьбу, и он почти всегда сделает правильный выбор. Поскольку инстинкт самосохранения в животном мире развит очень сильно. И если кто-то вдруг плюет в глаза врагам и выбирает смерть, значит, он жертвует жизнью во имя чего-то более важного. Пусть и непонятного палачам.
Брат Альбрехт героем не был. Он еще разок проверил узы на прочность и проворчал негромко:
— Пить дай.
— Извини, сперва разговор. Ответишь на вопросы — глядишь, я и подобрею.
Тевтонец еще немного помолчал, скорее ради приличия. Не хотел бы говорить, вообще не раскрывал бы рта. А теперь уж никуда не денется.
— Хорошо, поговорим. Но я тоже хочу знать: кто вы такие?
— Ага, — хмыкнул я насмешливо. — Чтобы сообразить, что можно рассказывать, а о чем лучше умолчать?
Такая проницательность крестоносцу не понравилась.
— Для такого здоровилы ты слишком хитер.
— Это я недавно так вымахал. А раньше хилым был. Почти как Митрофанушка. Так что успел ума набраться…
— Не понимаю.
— И не надо! — я придал голосу ледяной твердости. Хватит миндальничать, пора и зубы показать. — Договоримся сразу: вопросы здесь буду задавать я! А ты — отвечать. По-хорошему, или под пытками. Это уж твоя воля. Мне без разницы. Напоминать не буду.
Сделал короткую паузу, вперив в пленника тяжелый взгляд, давая рыцарю время осознать услышанное, а потом продолжил:
— Я хочу знать все о затее с отрубленными руками. Зачем ордену понадобилось такое изуверство? А чтоб тебе не ошибиться с ответом, брат Альбрехт, повторю: я знаю все о твоих делах в Западной Гати. Или ты сперва хочешь повидаться с отцом диаконом?
Здесь я слегка блефовал. Поскольку отец-диакон вместе с настоятелем Гатинского храма таинственно исчезли. Буквально на следующую ночь после того, как мы с Круглеем рассказали Носачу историю похищения Чички. (Сама девушка почему-то говорить об этом отказалась наотрез.) Два дня спустя гатинского попа нашли в лесу повешенным, со следами пыток, а об отце диаконе больше даже не слышали. Пропал, будто в воду канул. Может, сгинул, а может — к своим новым хозяевам-католикам подался. Так что вполне возможно, крестоносец знал больше меня. Но кто не рискует, тот не пьет шампанского… И в тюрьме не сидит.
— Чтобы подменить реликвию, — выдавил из себя тевтонец, косясь мне за спину.
Пришлось оглянуться. В дверном проеме стоял монашек, а в руках у него была дымящаяся кочерга. И опять он вовремя. Надо будет после как-то поощрить парня. За сообразительность.
— Это ж каким образом?
— Ну, вы же знаете, что обоз был ложным следом, и мы из-за этого едва не упустили гонца, — проворчал тайных дел рыцарь. — Пока сообразили, что гость Круглей только приманка, пока заново сети расставили… В общем, только здесь, всего в паре дней от Расейняй [25] и удалось перехватить.
— Тем более не понял… Если ковчежец с реликвией у вас — для чего подлог делать?
Вот же ж действительно, язык — враг мой. Сперва брякнул, потом подумал. Зачем немцу знать, что я не в курсе всех подробностей? Но тот, слава богу, моей оплошности не заметил.
— Ушел гонец… Перебил засаду и ушел. Но его тоже крепко ранили. Так что до Расейняй он не добрался. Здесь где-то залег. Раны зализывает. Если не окочурился, конечно…
Рыцарь злорадно усмехнулся. Ох, не любит нас немчура. С палачом разговаривает, а с волчьей натурой все равно совладать не может.
— О гонце забудь. Кому надо, эту историю знают. О подложной реликвии сказывай.
