скажешь… И опять спасибо отцу!
– А я могу отказаться? – Я склонила голову набок.
– Можешь. – Пожалуй, мне тоже удалось его озадачить, с каким-то странным чувством удовлетворения отметила я про себя. – Ты отказываешься?
– Нет. Просто хотела знать.
Дамиан с усмешкой покачал головой. Видимо, в очередной раз пришел к выводу, что не знает, как разговаривать с семнадцатилетними девочками.
– Ладно, завтра четверг, так что поедем послезавтра. Выезжаем в десять. И кстати… Тебе идет эта прическа.
Я улыбнулась.
Он посмотрел на часы. Времени с его прихода прошло порядочно.
– Тебе, наверное, пора. Амандина небось волнуется, – едко напомнила я. И вдруг мне в голову пришла неприятная мысль. – Или ей не о чем волноваться? Она прекрасно знает о нашей договоренности, ведь так?
Теперь, когда меня озарило, такой ход казался более чем естественным. Но отчего-то мне было крайне неприятно.
– С чего ты взяла? – нахмурился Дамиан.
Я пожала плечами, стараясь выглядеть как можно более равнодушной.
– Просто подумала, что ей ты наверняка рассказал.
– Кто она такая, чтобы я рассказывал ей о строго секретном соглашении между двумя людьми? – изогнул он брови.
– Ну… – Я смутилась, подбирая формулировку. Что значит «кто»? – Близкий человек.
Дамиан подошел к моему креслу и как-то снисходительно качнул головой.
– Есть разные виды близости, девочка. Когда-нибудь ты это поймешь. Спокойной ночи.
Он наклонился и поцеловал меня в лоб, после чего, ни слова больше не говоря, вышел из комнаты.
Я, часто моргая, продолжала смотреть на дверь, за которой он скрылся. И что вдруг на него нашло? Это он так по-отечески, да? А сам небось направился прямиком к Амандине? Впрочем, в данный момент последнее не слишком меня беспокоило.
Глава 9
Сегодняшняя проповедь была посвящена двум грехам – чревоугодию и гортанобесию. Если первое понятие относилось в основном к обжорству, к постыдному стремлению набить собственный желудок, то второе скорее касалось гурманства, любви к поглощению изысканной пищи и деликатесов. Оба греха считались весьма тяжкими, поскольку в обоих случаях речь шла о чувственности.
По мере того как жрец вдохновенно распространялся об отвратительной для богов природе плотских утех, прихожане все более старательно выравнивали спины и подтягивали животы. Идеально худые люди чувствовали себя прекрасно, а вот все прочие явно сожалели о том, что как раз сегодня не остались дома из-за хвори любимой кошки или по еще какой-нибудь уважительной причине. Прихожане косились на соседей по скамьям и приглядывались к размерам брюшка или толщине складок на боках, стремясь убедиться в том, что масштабы их личного чревоугодия менее внушительны, чем у окружающих. Если прийти к такому выводу не удавалось, они поджимали губы и напускали на себя вид, гласивший «У меня просто широкая кость».
Мой душевный покой проповедью давно уже было не смутить. Я слушала вполуха, опустив глазки, и ничуть не удивилась, когда дело дошло до выводов. Выводы заключались в том, что по окончании проповеди грешным прихожанам следует незамедлительно отправиться домой, сложить в корзины и тюки небогоугодные продукты и принести их в храм, дабы возложить в качестве жертвы на алтарь богов. Я с трудом сдержала улыбку. Никакого иного итога у этой проповеди быть и не могло.
Предполагаю, что многие из слушавших отнеслись к требованию жреца вполне серьезно. Я же не планировала расставаться со свидетельством собственной греховности – ждущим меня в замке горьким шоколадом с орехами. Что-то подсказывало мне, что Рейа, Делв и Калм не испытывают нужды в шоколаде, а буде такая нужда появится, мгновенно получат его в любом количестве. А вот жрец без моего лакомства точно обойдется. Нехорошие мысли, знаю. Но я же в курсе, что происходит с такими вот приносимыми на алтарь продуктами. И благочестивое выражение на лицах прихожан заставляло меня всерьез волноваться за здоровье жреца. Как бы он не лопнул от всей глубины их раскаяния.
Богослужение закончилось, и люди устремились к алтарю. Я оказалась в первой дюжине, поскольку, как и прежде, находилась во время церемонии в привилегированной части храма. Принеся свои жертвы, я направилась к выходу в сопровождении Мэгги, и в нескольких шагах от входа столкнулась со жрецом. Я привычно опустила глаза и склонила голову.
– Ученица Вероника, – кивнул в свою очередь жрец. – Я вижу, ваш супруг по-прежнему пренебрегает своими обязанностями прихожанина. Это большой грех. Он навлекает на себя гнев богов, и их возмездие непременно воспоследует.
Люди, направлявшиеся к выходу из храма, останавливались и прислушивались. Вокруг нас потихоньку собиралась толпа. А я внезапно начала злиться. И поняла, что больше не хочу, опустив глазки, терпеливо выслушивать все, что ему заблагорассудится сказать. А еще поняла, что вовсе не обязана это делать. Он ведь не мой учитель, а просто жрец из городского храма. А я уже не пансионерка, а виконтесса.
– А почему это, собственно говоря, вы всякий раз считаете нужным вспомнить о моем муже? – с раздражением спросила я. – Вам не хватает других тем
