– У кого-нибудь еще есть вопросы?
Я обвела взглядом остальных слуг, ожидая протестов и выражения недовольства, но понимая, что выдержать это противостояние необходимо именно сейчас. Но споров не было. Взгляды встречались самые разные – удивленные, покорные, одобрительные. Но никак не возмущенные. Развернувшись, я последовала за доктором в комнату и закрыла за собой дверь.
Дамиан лежал на кровати в беспамятстве, практически все туловище перевязано, сквозь белизну повязок проступает кровь.
– Что с ним? – спросила я, осторожно садясь на край кровати, будто боялась разбудить Дамиана излишне резким движением.
– Ничего хорошего, – качнув головой, откровенно ответил Истор.
– Вы сказали, он будет жить?
– Я сказал, что не могу ничего обещать, – возразил доктор, явно не испытывавший никакого удовольствия от необходимости вносить такую поправку. – Если удастся избежать заражения крови, он выживет. Шансы есть, и неплохие. Но, даже если он выживет, на выздоровление рассчитывать не следует.
– Почему?
Было так странно видеть Дамиана таким. Лицо еще более бледное, чем обычно, рот чуть-чуть приоткрыт, голова запрокинута. Ни следа обычной мрачности и неприступности, вместо этого отрешенность и даже уязвимость.
– Потому что раны, которые он получил, невозможно исцелить, – нехотя признался Истор. – Вернее, одну из них можно. Ту, что на боку. – Он указал на правый бок, где повязка особенно сильно пропиталась кровью. – Кровотечение было обильным, поэтому он и без сознания. Но с этой проблемой я уже справился, а жизненно важные органы не задеты, так что рана неопасна. А вот с той, что на спине, дело обстоит куда как хуже. Задет позвоночник.
– Это значит?..
Я подозревала, каков будет ответ. Но даже мысленно его озвучивать не хотела.
– Это значит, что ваш муж будет парализован, – сочувственно и в то же время по-врачебному твердо сказал Истор. – Не полностью. Частично. Ноги, во всяком случае, ему откажут. Они уже отказали, только он этого пока не осознает. Поэтому в известном смысле чем дольше он пробудет без сознания, тем лучше. Для него.
Я снова устремила взгляд на Дамиана, на его отрешенное и пока почти безмятежное лицо.
– И левая рука… – продолжал Истор так, будто уже сказанного было мало, – возможно, откажет тоже. Кость не раздроблена, ампутация ему не грозит, но задет нерв… Видите, как изогнуты его пальцы?
Я перевела взгляд на кисть руки. Средний и указательный пальцы застыли в полусогнутом положении.
– Не исключено, что это со временем пройдет, – обнадежил доктор. – Через месяц или два. Пока трудно говорить наверняка. Я понимаю ваши чувства, Вероника, – мягко произнес он. – Девушки не для того выходят замуж, чтобы всю жизнь ухаживать за безнадежно больным человеком. А вы лишь совсем недавно стали его женой. Но тут ничего нельзя поделать. Приставьте к нему сиделок. Проводите с ним столько времени, сколько сможете. Читайте вслух, пусть его как можно чаще выносят в сад. Жизнь так или иначе наладится. Во всяком случае, устоится.
– Устоится? – переспросила я, глядя на Истора и в то же время его не видя.
Неожиданно оказалось, что двадцать восемь лет – это так мало. Дамиан, который привык все делать сам. Дамиан, который ни в ком не нуждался. Который принимает решения и готов сам платить ту цену, которую придется. Готов ли он был к такой цене? «Я, конечно, не собираюсь намеренно отправлять себя к демонам. Но если таким образом распорядится судьба, цепляться за жизнь не буду». Так он сказал. И не слишком-то берег свою жизнь. Но на такой итог точно не рассчитывал.
– Я… благодарна вам, доктор, – через силу произнесла я наконец. Голос слушался плохо. – Понимаю, вы сделали все, что могли.
– Это именно так, Вероника, – с грустью кивнул Истор. – Увы, мои возможности ограничены. Сейчас я оставлю вам подробные инструкции касательно того, как следует ухаживать за ним в течение ближайших нескольких часов. А вечером снова приеду его навестить.
Проводив Истора до порога, я позвала Мэгги. Никого больше в комнату не пустила. К этому моменту я уже представляла себе, что делать дальше. И лишние свидетели мне были не нужны.
– Мэгги, мне понадобится еще несколько чистых крепких тряпок, сок тысячелистника, если сможешь быстро его раздобыть, – принялась перечислять я. – Немного водки. И чашку чая, очень крепкого и очень сладкого.
Мэгги быстро принесла все, что нужно, после чего я отослала и ее, распорядившись, чтобы меня никто не беспокоил. Подошла к кровати, посмотрела на лицо Дамиана. По-прежнему без сознания, по-прежнему бледен, по-прежнему жив. Только одно средство могло гарантировать, что он не только выживет, но и не останется навсегда калекой. И так уж сложилось, что это средство было в моем распоряжении. Подробности я успела вычитать в той книге о Живой Крови, что хранилась у Дамиана в библиотеке.
Дура, говорила я сама себе, пока извлекала принесенный с собой нож и обеззараживала его водкой. Соображай, что ты делаешь! Ты жива только благодаря тому, что о твоей крови почти никто не знает. Что будет, если кто-нибудь догадается? Хотя бы тот же Истор! Ведь он-то прекрасно знает, насколько безнадежно состояние виконта. А значит, догадается наверняка.
А Дамиан? Что же теперь, оставлять его как есть, с этим пожизненным приговором? Зная, что я могла помочь, но не стала?
