изумлении. Беспокойный ее глаз застыл на Гвиннет и Фаолане, на двух самых близких ей существах во всей стране Далеко-Далеко. Под конец она закрыла их в последний раз, и по пещере пролетел едва заметный ветерок. Сарк из Топи оставила этот мир, чтобы перейти в следующий.
Все долго молчали. Волки стояли, подняв хвосты. Гвиннет вся съежилась и стала худой, как молоденький росток дерева.
Наконец Фаолан заговорил:
– Давайте выйдем как можно тише. Смотрите, куда наступаете. Не потревожьте осколки. Ни один из осколков.
Перед выходом Мирр обернулся в последний раз. Он много слышал о Сарк за свою короткую жизнь. Волки боялись ее, и все же многие, заболев, приходили к ней. Некоторые говорили, что она ведьма. Другие утверждали, что она нарушила закон, связавшись с огнем, и тем самым бросила вызов Великой Цепи, связывавшей всех волков с Пещерой Душ и Люпусом. С огнем могли обращаться только совы, вроде Гвиннет.
Но Мирр видел, что эти волки совсем не боялись Сарк. Они называли ее своей подругой. В его клане никто не говорил о кувшинах памяти, и они заинтересовали Мирра больше всего. Что это за кувшины, и как они действуют? Сарк была настолько привязана к ним, что предпочла умереть, лежа на их острых осколках. Что значили ее слова? «Я лежу здесь на осколках моих кувшинов, на рассыпанных воспоминаниях, которые постепенно снова собираются в единое целое. Это мои небеса, моя Пещера Душ, моя Глаумора». Но как могут быть такими дорогими воспоминания? Сам Мирр хотел вычеркнуть из памяти все, что связано с его родителями. Нужно как можно быстрее забыть их. Он ведь их ненавидит!
Сарк лежала спокойно. Почему она решила умереть так, на куче обломков?
– Пойдем, Мирр, – легонько подтолкнула его Эдме. – И смотри, осторожней, не наступи на осколки.
– Не понимаю, – пробормотал Мирр дрогнувшим голосом.
– Что ты не понимаешь?
– Эти кувшины… воспоминания…
Услышав его, Фаолан обернулся.
– Мы все такие, Мирр. Мы все – сплошные воспоминания. Или, можно сказать, истории. Внешне мы состоим из меха и костей или перьев, крыльев и желудков, как совы. Но по сути мы всего лишь истории. Длинные, длинные истории.
«Я хочу забыть свою историю!»
– Пойдем, дорогой! Я понесу тебя, как раньше, если хочешь, – предложила Эдме.
– Нет! – воскликнул Мирр. Ему не хотелось, чтобы его носили в пасти. Так на него снова нахлынут болезненные воспоминания, ранившие его душу, как ранят лапы острые льдинки. – Я и сам прекрасно могу ходить.
Глава четырнадцатая
Дальше Крайней Дали и Начала времен
ОНИ ДОЛГО ШЛИ НА СЕВЕРО-ЗАПАД. ЛЕДНИК, похоже, пощадил Топь, но теперь они отчетливо видели его рваные края. Фаолан предложил всем передохнуть, а сам стоял и рассматривал казавшуюся бесконечной ледяную массу. Сейчас ледник вроде бы не двигался, но он пролегал между ними и их целью, а это значит, что теперь им придется идти по нему.
– Выбора у нас нет. Мы должны его пересечь. Только так мы дойдем до границы и до Пещеры.
– Он выглядит довольно плотным и ровным, – сказала Мхайри. – Без трещин и расселин.
– Но утверждать это наверняка нельзя. В любое мгновение можно провалиться, – сказала Гвиннет. – В молодости я провела достаточно времени в Северных королевствах. Я знаю, что на снегу образуется предательская корка, скрывающая под собой ледяные пропасти. Некоторые расселины бывают такими огромными, что в них может провалиться даже медведь-гризли.
Она опять съежилась, как это делают совы, испытывающие крайнее волнение.
– В чем дело, Гвиннет? – спросил Фаолан.
– Ни в чем, – солгала она.
На самом деле сипуху тревожило воспоминание о том, как в одной из таких расселин лежала Уна. Фаолан посмотрел на сову пристальнее, и она вздохнула.
– Послушайте, я не хотела вам говорить. Но прежде чем мы встретились в Топи, я летала вдоль Кривого Хребта – ну, то есть вдоль того, что раньше было хребтом. Теперь он весь выровнен и пересечен глубокими расщелинами. В одной из них я нашла Уну.
