Люди негодовали. Толпа двинулась на врага, заставив того отступить к припаркованным позади машинам. Неизвестно, чем закончилось бы противостояние, если бы не наряд полиции, присланный лично мэром. Будущим застройщикам дали уехать, толпу недовольных настоятельно попросили разойтись.
Уже в бытовке, сидя в кошачьем обличье на спинке дивана, Алена успокаивала алхимика. Она и сама расстроилась, но успех с перевозкой русалки подпитал ее веру в справедливость.
— Не переживай. — Мягкая лапка ободряюще коснулась кожаного Джейкова плеча. — Нас же много! Соберем подписи, напишем письмо властям — что-нибудь придумаем!
— Вряд ли поможет. Слишком большие деньги тут замешаны. Как я понял, среди застройщиков и учредителей главные тузы и толстосумы Икстауна — они заплатят всем, лишь бы исполнить свою задумку.
— На худой конец переедем, — сдалась Алена. — У нас тут капитальных строений нет, а бытовки и перевезти можно. Часть питомцев распределим по заповедникам и национальным паркам — давно пора! Выбьем из темных перевозку — с таким поводом вряд ли откажут.
— Позитивно мыслишь, детка. — Рыжий с улыбкой потрепал кошку по холке. — Ладно, разберемся, а сейчас надо поужинать, доделать насущные дела и идти спать.
Насущные дела делались на автомате. Когда питомцы были накормлены, напоены и заперты на ночь, Алена устроилась с книжкой на диване. Теперь чтение в кошачьем теле удавалось ей гораздо легче, чем раньше, — она приспособилась переворачивать странички лапой.
Когда рядом уселся Джейк, кошка принялась расспрашивать его о химерах Шахматного алхимика.
— Чем химеры отличаются от гомункулов? Есть ли у них душа? Если есть, чья? Они ведь собирались из нескольких тел? — сыпала вопросами кошка.
— Уймись, детка, дались тебе эти химеры!
— Интересно.
— Я не спец в них. Сам никогда подобным не занимался.
— Почему?
— Ответственность большая. Химеры — творения живые, с душой. И создаются они из живых существ. Не всегда удачно. Я не хочу брать на душу чью-то гибель.
— Тут написано, — Алена ткнула лапой в бурый текст на желтой странице, — про знаменитую зеркальную химеру, созданную Шахматным алхимиком.
— Химера из частиц энергетического зеркала — это миф, — отмахнулся рыжий, — либо недостоверный перевод с древнего языка. И вообще почитай лучше Луллия или еще кого-нибудь менее мифического, чем Шахматный.
Джейк был не в духе, поэтому беседу Алена благоразумно прекратила. Настроение читать пропало, да и усталость дала о себе знать — шутка ли, целый день протолкаться в очередях управления темных.
За окном бытовки пели цикады, и шуршали шины машин. На улице соседи спорили о дневном потрясении, ругали власть, сетовали на беззаконие. Чуткий кошачий слух уловил почти все фразы, отчего Алене стало тоскливо. Камнем навалилась безысходность. Деньги решают все, правят балом и вершат правосудие. Несправедливость. Несправедливость кругом, и даже на другой стороне нет от нее спасения.
Сон навалился темной тяжестью, слепил веки, удалил звуки. В память сам собой хлынул поток воспоминаний. Глянуло из темноты вечно недовольное острое лицо матери, мелькнули насмешливые лица одноклассников, стопка дипломов на столе, золотая школьная медаль в пыльной бархатной коробке в углу застекленного серванта с посудой. После серости пахнуло цветами и морем, пространство открылось сквозь огромное окно в светлой комнате с кроватью и тумбой. На кровати вновь кто-то лежал. Алена принялась разглядывать, сделала шаг вперед, но от приближения картинка утратила четкость еще сильнее, совсем смазалась, начала распадаться на куски, словно пазл.
— Привет. Ты опять тут? — Голос Озраэля неожиданно прозвучал за плечом. От него внутри у Алены стало тепло и тяжело. Резко, неожиданно, будто и вовсе без всякой причины.
Дурацкое ощущение, помнится, подобные чувства охватывали ее на выпускном, когда симпатичный мальчик из параллельного класса пригласил на танец и обнял немного крепче и неприличнее, чем дозволяли школьные нормы. Действительно, дурацкое, глупое ощущение… и любопытство мешается со стыдом, вроде бы неудобно, но как-то… приятно. А тут — сон. Сон, который усугубляет любопытство и почти полностью стирает стыдливость.
Она повернулась к демону, оказавшись в кольце его рук, сама сделала шаг вперед, чтобы встать вплотную, прижаться к широкой мужской груди и, зажмурившись, подставить лицо поцелую. Озраэль понял жест верно, тянуть не стал. Когда его настойчивые губы впились в Аленины, она совсем потеряла голову: потусторонняя, иная сущность вырвалась на волю и взяла управление на себя. Эта другая сущность, вечно связанная, загнанная, затравленная, спрятанная в потаенных клетях сознания, не желала слышать о приличиях, границах и самоконтроле.
Озраэлевы руки скользнули под платье, пытаясь поднять подол, но усердие было излишним — ткань зашипела и растворилась в воздухе, подчиняясь прихоти сна. Демон довольно облизнулся, лаская взглядом хрупкую фигурку, худощавую и одновременно соблазнительно изящную, по-девичьи легкую,
