камнями за его грехи.
Шелли перевела взгляд на мальчика, стоявшего на краю провала в земле рядом с мостками из церковных скамей. Восемь или девять лет, коротко стриженные каштановые волосы; его лицо было бы симпатичным, если бы его не искажал страх. Мальчик пытался вырваться, но у него ничего не получалось. Мать с отцом крепко держали его, пока Уиллер связывал руки мальчика за спиной. Теперь дрожащий мальчик покорно стоял на краю ямы.
– Ты ослушался своих родителей, – сказал Уиллер.
– Я не хотел есть морковку! – В голосе мальчика слышался панический ужас.
– Ты ослушался слова Господа.
– Я не люблю овощи!
Проповедник расстегнул и снял с мальчика ремень, потом расстегнул и сдернул с него штаны и трусы, которые опустились на голени мальчика.
– Иди, – скомандовал проповедник.
– Нет!
– Иди! – Отец мальчика вытолкнул своего сына на мостки над ямой.
Тот поковылял по мосткам к другой стороне ямы, опасливо оглядываясь через плечо.
Уиллер взял камень из кучи, лежавшей у ямы, и изо всех сил бросил его в мальчика. Камень попал ему в плечо, он закричал, повернулся и с трудом сохранил равновесие, едва не упав вниз. Страх на его лице на миг сменился выражением боли, но почти сразу снова вернулся.
Другие люди тоже стали бросать в несчастного камни. Мать мальчика попала ему в ухо, и из него потекла кровь; отец попал своему сыну камнем в живот.
Какая-то женщина угодила мальчику камнем прямо в глаз, и из глазницы брызнул целый фонтанчик крови.
Это хорошо, думала Шелли. Это правильно. Теперь мальчик кричал во всю мочь, тщетно стараясь увернуться от все большего количества летящих в него камней и одновременно не упасть с мостков.
Шелли также подобрала из кучи небольшой плоский кусок песчаника, хорошо помещавшийся в ее руке, и запустила его в мальчика. Она обрадовалась, увидев, что камень попал в его маленькие болтавшиеся яички. Мальчик упал, скорчившись и болтая ногами, так, что мостки накренились.
Из провала появился сноп пульсирующего света божественной белизны.
Мальчик попытался встать, но его руки были связаны, штаны спутывали голени, и у него ничего не вышло. Мостки снова накренились, но уже в противоположную сторону, и с диким криком мальчик упал вниз.
Шелли подошла, как и все остальные, к краю ямы. Посмотрела вниз и улыбнулась.
Иисус ел.
Машина Кори не была припаркована на подъездной дорожке, и в доме не горел свет, когда Рич приехал домой. Он посмотрел на часы – уже больше восьми.
Кори пообещала ему, когда он уходил утром из дома, что заберет Анну в обед и приведет ее домой. У нее должен быть выходной. Пастор Уиллер был так доволен работой Кори, что проявил беспредельное великодушие и любезно согласился предоставить ей один дополнительный неоплачиваемый выходной.
Так почему же ее нет дома?
И где Анна?
Ричу пришла мысль, что они могли быть в церкви, и он обругал себя за то, что был так эгоистичен и глуп. Он был так занят тем, чтобы всех проинформировать, пытался играть в героя и спасать проклятый городок, что поверил Кори и не удосужился проверить ее слова.
Ему следовало быть предусмотрительнее и позвонить домой еще в полдень. И в час, и в два часа. В последнее время Кори изменилась; вполне возможно, что она взяла дочь в церковь и попыталась там подвергнуть ее идеологической обработке.
…Почему он думает о Кори как о враге? Неужели их взаимоотношения действительно ухудшились до такой степени?
Рич вошел в дом и посмотрел на холодильник, чтобы проверить, не оставила ли жена записку. Нет, не оставила. Но Рич увидел на кухне нечто такое, что кровь застыла у него в жилах.
Молоко, хлеб и масло после завтрака все еще оставались на столе, и масло уже растаяло.
Кори никогда не оставляла скоропортящиеся продукты не в холодильнике дольше чем на десять минут. В тех редких случаях, когда жена вставала раньше, чем он, и готовила себе завтрак, она всегда убирала еду в холодильник, так что Ричу снова приходилась доставать ее, чтобы перекусить.
Хлеб, масло и молоко простояли на стойке весь день. Что-то должно было случиться с Кори и Анной. Рич знал это так же определенно, как и то, что завтра будет суббота. Он вбежал в спальню. Как и следовало предполагать – и опасаться, – нефритовые бусы Кори лежали на ее комоде.
Анна, как он знал, носила свой нефрит. Будет ли этого достаточно, чтобы защитить их обеих?
Мысли у Рича разбегались, он не мог думать логично и четко, он был испуган, близок к панике и не в силах обуздать свои эмоции.
