– Беременна, – чуть слышно повторил Ричард, горько хмыкнув. Кашлянул и спросил громче: – От моего отца?
Магдалла, как ни странно, помотала головой.
– Тогда от кого? – чуть повысил голос Ричард, явно желая получить ответа.
А вот я и без того уже знала истину. Хмуро посмотрела на Альвина, который все еще безуспешно пытался вытолкнуть хоть звук через намертво перехваченное спазмом горло.
Фарлей проследил за моим взглядом. Понимающе хмыкнул.
– От кого?! – рявкнул Ричард, не желая видеть очевидное. – С кем ты еще спала?
– Ричард, – Аннабель неожиданно встала на защиту растерявшейся Магдаллы. Подошла ближе и покровительственно опустила руку на ее плечо. – Прекрати кричать! Не все ли равно?
– О да, конечно, всем все равно. – Краешки губ Ричарда нервно дергались, словно он сам с трудом сдерживал слезы. – Магдалла ведь моя невеста! А спит со всеми подряд! Но всем всегда все равно!
– Хватит орать, Ричард, – вдруг внятно и громко произнесла баронесса Эмилия.
Она по-прежнему не открывала глаз. Но, судя по всему, давно пришла в себя после обморока.
– Не будь бабой, – устало продолжила она. – Твоя невеста предпочла другого. Ну так сам виноват! Какого демона ты столько времени морочил бедной девочке голову? Объявил о помолвке – так женись! Зачем воду в ступе толочь?
Ричард аж онемел от такого обвинения. И я вполне могла понять его возмущение. Он считал себя жертвой обстоятельств, а кто-то вздумал защищать неверную возлюбленную!
Впрочем, и баронессу Эмилию я понимала. Она вряд ли знает все грязные подробности случившейся перед свадьбой семейной трагедии.
По всей видимости, Ричард тоже подумал об этом. Несколько раз сжал и разжал кулаки, пытаясь взять эмоции под контроль.
– Я просто хочу узнать имя, – тяжело вздохнув, сказал он. – Неужели я прошу так много?
– В общем-то, это все не имеет никакого значения, – негромко обронила баронесса Эмилия и с болезненным кряхтеньем выбралась из кресла.
Тотчас же Ребекка кинулась помочь ей, но старая баронесса покачала головой, и помощница остановилась.
– Я была плохой матерью, – сказала Эмилия. – Я прекрасно знаю, каким эгоистичным и жестоким вырос мой сын. Наверное, оно и к лучшему, что боги так рано забрали его. Но и меня нельзя назвать святой. Поэтому будет лучше…
На этом месте она зашлась в сухом лающем кашле. Согнулась, прижимая ко рту платок.
И опять Ребекка поспешила ей на помощь. Правда, теперь баронесса не стала отталкивать ее, а послушно облокотилась на предложенную руку. Когда приступ закончился, Эмилия поторопилась спрятать платок, однако я увидела, что, прежде белоснежный, он теперь оказался испачкан кровью.
– Мне отвечать за грехи Вертона, – глухо сказала она. – Я приехала сюда лишь с одной целью. Сообщить, что завтра, в день моего восьмидесятилетнего юбилея, сюда будет приглашен душеприказчик. И все состояние рода Эшрин перейдет во владение гроштерского сиротского приюта.
Альвин совсем уж неприлично хрюкнул и застыл с открытым ртом. В его глазах засверкали самые настоящие слезы.
О да, есть чему огорчаться. Мало того что немалые деньги проплывут мимо этой славной семейки, но ей даже придется освободить дом.
А вот Аннабель, как ни странно, отнеслась к заявлению свекрови с достаточной долей равнодушия. Она лишь пожала плечами и негромко обронила:
– Это ваше право.
– Да, мое! – с некоторым вызовом подтвердила Эмилия, которая, должно быть, не ожидала, что ее решение воспримут настолько спокойно. Кашлянула и с достоинством осведомилась: – Насколько понимаю, для моего проживания приготовили ту же комнату, что и обычно?
Аннабель кивнула, подтверждая слова баронессы. После чего та тяжело развернулась и неторопливо отправилась к лестнице, поддерживаемая верной компаньонкой.
Я небрежным движением руки сняла с Альвина чары. Интересно послушать, какими воплями и проклятьями тот отреагирует на заявление бабушки. Чую, мой и без того обширный арсенал ругательств сегодня знатно расширится стараниями этого юноши.
Но Альвин меня разочаровал. Он, по-моему, даже не заметил, что дар речи вернулся к нему. Неестественно выпрямившись, он провожал баронессу Эмилию взглядом. И такая горячая ненависть плескалась в его глазах, что мне невольно стало не по себе.
Затем я посмотрела на Аннабель. На ее лице было невозможно прочитать ни одной эмоции. Она смотрела вслед свекрови так равнодушно и отстраненно, будто в мыслях уже представляла, где надлежит спрятать ее тело. Я не сомневалась, что матери Ричарда, несмотря на всю ее браваду, тоже ой как не хочется терять дом и искать новое пристанище.
Интересно, а барон Вертон после себя оставил семье хоть какие-нибудь деньги? Или Эшринов после передачи состояния приюту можно будет считать разоренными?
Как бы то ни было, но, сдается мне, баронессе Эмилии стоит поостеречься. Слишком многие в этом доме не желают исполнения ее последней воли.
