обсуждаем поведение Губернского на Кубе, которое далеко выходит за рамки обычного пьяного дебоша! Это дело политическое, товарищи, которое может сильно повредить отношениям нашей страны и братской Кубы! Ведь на Кубе, товарищи, негры составляют около трети населения и ещё примерно четверть мулаты. И всем им, безусловно, совсем не понравятся расистские и оскорбительные выпады в так называемых песнях Губернского. Учтите, товарищи, что кубинский народ до революции натерпелся от оскорбительного и пренебрежительного отношения американских расистов и очень чувствительно относится к подобным вещам. А по поведению Губернского они судят обо всём советском народе! Своими песнями и вообще поведением Губернский нанёс большой ущерб внешней политике нашей страны и дружбе СССР и Кубы! И это не может оставаться безнаказанным!
– Совершенно верно! – поддержал взбодрившийся Памфилов. – Я считаю, что таким Губернским не место в таком учебном заведении и вообще в советском кинематографе! Вспомните слова Ленина, товарищи! «Из всех искусств для нас важнейшим является кино!» Мы не можем доверять людям вроде Губернского такой важный участок идеологического фронта!
Затем снова выступила Трушина, которая в целом повторила речи Памфилова и Брециса.
Комсомольская секретарша Юля тоже высказалась в обвинительном ключе, но как-то очень неубедительно. Было полное впечатление, что она и сама не верит в то, что говорит.
Выступление Лозинского несколько выбивалось из общего обвинительного тона. Он признал, что Губернский, конечно, сильно виноват и заслуживает наказания, но, с другой стороны, помимо сомнительных и даже просто возмутительных произведений, у него есть и вполне патриотические вещи: «Марсианин», «Крейсера», «Крепость на Суре», «Знак Беды», «Пираты XX века»… И вообще, Губернский талантлив, такими людьми не стоит разбрасываться.
На это тут же возразил Памфилов, заявив, что прежние заслуги, так же как и талант, не являются индульгенцией на все случаи жизни…
Всё это я слушал уже вполуха. В голове свербила мысль: «Громыко, гнида такая, вот за что?! Что я ему-то сделал? Это ведь он прислал этого сволочного референта! Без его санкции наверняка этот Брецис и не подумал бы лезть во ВГИК! Да и стукнули обо всём наверняка посольские! Кто из этих сволочей тогда присутствовал в ресторане? Хоть убей, не помню! Сначала не заострял внимание, поинтереснее люди были, а потом не до того стало. И этот комсомольский хлыщ!.. С чего он-то так ярится? Неужели в его конторе что-то пронюхали о моих предложениях Машерову насчёт ВЛКСМ? Что теперь будет? Можно, конечно, обратиться к Петру Мироновичу или даже Цвигуну… А если не помогут? Вдруг у них там в политбюро какие-то свои игры, и ради них меня принесут в жертву мидовцам и комсомольским аппаратчикам? Если выгонят из ВГИКа с такими обвинениями, то о карьере в кино и на ТВ можно забыть. А там и из Союза писателей и Союза компо зиторов до кучи турнут! Песни запретят, книги печатать перестанут. И пойдёшь ты, товарищ Губернский, снова в грузчики к родной жене. Это если её с таким мужем на работе и в партии оставят. Хотя вроде гнобить за мужа не должны, не те времена. Ещё Сталин говорил: „Сын за отца не в ответе”. Тут пусть и не сын, хотя такой имеется, но всё же… Но с дачи в Переделкино однозначно выкинут. Хорошо, квартиру успел купить! А то остались бы с семьёй на улице. Да, невесело может закончиться ваша карьера, гражданин попаданец».
Пока в моей голове крутились все эти грустные мысли, выступления закончились, и Трушина собиралась поставить на голосование вопрос о моём отчислении. Блин, ну не свинство? Осталось учиться всего ничего! А сомнений в результатах у меня не было. Кто-то, возможно, будет против, но большинство наверняка предпочтёт не ссориться с начальством.
И тут вдруг от входа в актовый зал раздался голос:
– Я попросил бы не торопиться с голосованием, товарищи!
Я увидел вошедших в зал Бориса Михайловича Хессина и Метёлкина, которые шли к трибуне. На лицах ареопага в президиуме было написано удивление. Хессина тут многие знали, а вот майора практически все видели впервые и гадали, что это за тип в невзрачном, но строгом костюме.
– Знакомьтесь, это майор госбезопасности Виктор Валентинович Метёлкин, – представил спутника руководитель ТО «Экран».
После этих слов в зале возникло некое оцепенение. Первым опомнился Памфилов:
– Борис Михайлович? Вы хотите что-то сказать по этому делу? Но… но выступления уже закончены.
– С вашего позволения я всё-таки выскажусь, – заявил Борис Михайлович, занимая место на трибуне. – Я сегодня по делам заехал в посольство Республики Куба и поговорил с кубинскими товарищами. Они мне рассказали интересные вещи. Оказывается, компаньеро Губернский перед отъездом с Кубы исполнил песни собственного сочинения. Присутствовавшим кубинским товарищам, знающим русский язык, песни так понравились, что они перевели их на испанский, а музыканты, которые выступали на банкете, подобрали ноты. Эти вещи спели товарищу Кастро, которому, заметьте, эти песни тоже очень пришлись по вкусу, особенно песня «Убили негра». И теперь эту композицию крутят по кубинскому радио и телевидению, и она очень популярна у кубинского народа… И кстати, товарищи, я не понял, какие вопросы к товарищу Губернскому?
Первым сориентировался Лозинский, быстро сообразив, с какой стороны лежит масло на этом бутерброде.
– Товарищи! Случилось недоразумение! Похоже, товарищей из МИД и ЦК комсомола кто-то ввёл в заблуждение. Полагаю, товарищи, виновные будут установлены и наказаны. А сейчас мы должны извиниться перед товарищем Губернским, который вынужден был выслушивать несправедливые обвинения…
При этих словах мрачные лица других членов судилища просветлели. У них появилась возможность выйти из этой истории, «сохранив лицо» и свалив всю вину на обманувших их неведомых злоумышленников.
