пистолет».
«Поглядите на этого парня, – написано в ней. – Он, конечно, знает слова. Но послушайте его, понаблюдайте за ним. Посмотрите, как он ломает голову, лишь бы выдумать что-нибудь новенькое. И не из любви к еврейству (что это такое, спросите у бабули). Знаете, кто еще любит вот так перекатывать во рту словечки? Насмехаться? Глумливо лыбиться?
Я вам скажу кто. Религиозные фанатики. Наш милый мальчик – просто доморощенный антисемит. Что бы там ни говорила его мамочка».
Джанкет – это машина. Дистрибьютор завозит партию изголодавшихся журналюг. И тут мы получаем супер-пупер размещение (о-о-о!), жрачку, какая нам обычно и не снится (а-а-а!), а заодно возможность прикоснуться к звездной пыли (у-у-ух!). И все это, чтобы мы были благодарны. То есть жали ручки кому положено, вовремя нажимали кнопочку записи, вставляли цитатки, с трепетом подбирали крохи самородного дерьма, известного как «закрытая» информация, и пережевывали всем давно известные, тщательно просеянные сплетни.
Да, работенка, положим, не из благородных, но ведь зато и не торговля оружием. И как человек, который проводит свои дни в обществе кружки паршивого кофе и пачки печенья, я действительно благодарен за хороший буфет и за мимозы. Нет, правда. И, прошу вас, не выбрасывайте меня из вашей личной картотеки нужных людей только потому, что я оказался не таким честным парнем, как вы полагали.
Но если бы мне пришлось выбирать между услаждением своих вкусовых рецепторов на мероприятиях муниципалитета (потерпите еще немного) и интервью с очередной горячей штучкой, которая расскажет, до чего же суперски было работать с таким-то и таким-то, тогда мой выбор, конечно, ясен.
Хотя, если честно, в последнее время я уже начал биться головой о стену. Может, зря я отказался от той вечеринки с коктейлями?
Во второй части фильма есть сцена покушения на персонажа Сэма Денхама, ученого по имени мистер Хэнк. Убийцы уже совсем близко, они буквально окружают его, а он самозабвенно отчитывает своего помощника: «Ах ты, поц, – говорит он. – Ах ты, мешугенех проклятый».
– Теперь вы понимаете, как давно Даниель начал работать над этим сценарием? – говорит Карл Бойер. – Фильму еще не дали зеленый свет, когда в Сети появилось то видео с ним и его братом, а он уже, очевидно, все написал. Тогда он воспроизводил свои собственные строки. Цитировал свой сценарий. Обживал свой нарратив, в полном согласии с традицией. И при полном уважении к словам и истории. Всякий, кто видит в этом лишь проявление ненависти Кейна к самому себе, просто дурак. В техническом смысле. – И он поднимает бровь.
Бойер преподает культурную антропологию в университете Санта-Крус. Он автор «Чтения знаков на оси времени» и «Упс! Перевертыш». Стены его кабинета увешаны постерами к разным фильмам: «Касабланка», «Последний дом слева» – по-моему, это нигерийский ремейк «Кровавого пляжа».
Бойер протягивает руку и нажимает кнопку записи.
– А теперь давайте посмотрим, в чем заключается смысл этих слов, – говорит он. – Что мы вкладываем в понятие еврейства… Эта сцена насилия – шедевр в своем роде. – Я чувствую себя студентом, который сидит на лекции. – Она так же хороша, как сцена в вестибюле из «Матрицы», больничные эпизоды в «Круто сваренных» или эпизод в ресторане из «Крадущегося тигра». Да нет, черт побери, она даже лучше! Будь это совсем отстойный фильм – а он, разумеется, не таков, – за одну эту сцену его можно было бы причислить к киноклассике.
Он нажимает кнопку запуска на своем лэптопе, и мы смотрим.
Мистер Хэнк кончает орать. С последним его словом наступает долгая тишина, в которой движутся, приближаясь, вооруженные люди. Молчание длится так долго, что зрителям становится не по себе. «Неожиданная ложка Тарковского в ведре попкорна», – так прокомментировал этот эпизод обозреватель из «Эмпайр».
Над самой головой Хэнка очень медленно, и по-прежнему без единого звука, взрывается тучей стеклянных брызг окно. Полностью объятый пламенем человек совершает головокружительный прыжок в нутро полуразрушенного склада, приземляется прямо перед двумя стариками и в последние секунды своей жизни успевает с грацией балетного танцора вырубить пятерых вооруженных до зубов убийц в серой форме.
Даже если афисионадо[22] кинематографической брутальности из вас никакой, увидев эту сцену, вы наверняка поймете, что имел в виду Бойер. Многочисленные противники этого фильма, и те признают его правоту.
– Посмотрите внимательно, – говорит Бойер. – То самое пламя, которое сжигает его самого, он использует против своих врагов, поджигая запальный шнур, который ведет к взрывчатке. Чтобы спасти день. Если это не кажется вам невероятно сильным аргументом, аргументом в пользу человечности, то мне больше нечего сказать.
Серьезно он или шутит? С такой-то покерной рожей, как у него, разбери попробуй.
Случилась странная вещь.
В ратуше я вытянул пустышку. След, по которому я шел, простыл.
Наверное, там уже на каждом рабочем месте, у каждого компьютерного монитора висит желтенький такой стикерок с моей фамилией и большой красной буквой Х.
И вот, когда я уже начинаю раздумывать, не пора ли мне поменять тактику решения криминальных загадок, на мой телефон поступает звонок. С неопределенного номера.
– Я слышал, вы там вопросы задаете, – говорит голос из трубки. – Я работаю в Бейт-Олам. Могу рассказать вам кое-что.
Я хватаю ручку и начинаю строчить за ним с такой скоростью, точно я Бернстайн и Вудвард в одном лице, тарахтя при этом в трубку: да, да, конечно,
