подумал Уильям, что такая неприятность случилась с его жильцом: человеком, находящимся под его защитой, пользующимся его поддержкой. Как только Уильяму удалось перехватить его взгляд, он кивнул ему так, словно хотел успокоить.
За годы нашего с Уильямом общения мне не раз приходилось становиться свидетелем его добрых дел. Само собой, я видел, как он спасал людей от смерти; больше того, я видел, как он возвращал встревоженным людям душевный покой, причем так, как далеко не всякий доктор сможет, а главное, захочет сделать. И все же именно тот случай его непоказной заботы о другом поразил меня больше всего. Подумать только, что в тот миг, который грозил ему разоблачением и большими неприятностями, он нашел в себе силы бросить едва знакомому человеку обнадеживающий взгляд. Как это всегда было трудно для меня – так восхищаться им и не иметь возможности выразить это восхищение вслух.
На полу рядом со скелетом лежала маленькая дрель, набор миниатюрных шурупов, пастообразный клей и проволока. Уильям сверлил в костях крохотные дырочки.
– Не мог же я оставить его разобранным на части, – сказал он привратнику. Он указал на подставку, формой удивительно похожую на виселицу: на ней он намеревался закрепить скелет.
– О, пожалуйста, прошу вас, – вырвалось у него, когда он увидел, как констебли сгребали кости в охапки. Они так грубо перетягивали их веревками, что он не сдержался.
К немалому удивлению Уильяма, предстать ему пришлось не перед судом, а всего лишь перед университетским начальством. Семь стариков – провост, деканы факультетов и так далее, – словно крыльями, хлопали своими мантиями у него перед носом и каркающими голосами задавали ему разные вопросы. Потом Уильям говорил мне, что думал тогда о своих родителях и о том, что теперь его непременно отчислят. Выбросят из университета с клеймом резчика по кости.
– А еще я думал о тебе, – добавил он.
– Что за гнусное удовольствие, – доискивался доктор Келли, – доставляет вам подобная резьба по кости?
– О. – Уильям вздрогнул. – Нет, – начал оправдываться он. – Это не я. Этот скелет…
Но выражение лица декана заставило его умолкнуть.
– Отвратительное дело, – сказал Келли с яростью, как потом рассказывал мне Уильям. – Ваши художественные наклонности аморальны, для врача в особенности, хотя, не стану отрицать, именно с медицинской точки зрения вы продемонстрировали немалую сноровку. И все же я назову их противоестественными. А теперь главный вопрос. Где вы достали материал?
Уильям смотрел на него молча.
– Уверен, – медленно продолжал Келли, – что вы не захотите пятнать свою многообещающую доселе репутацию преступлением. Отвечайте – где вы взяли эти кости?
И Уильяму ничего не оставалось, как понять намек и ухватиться за брошенный ему спасательный круг.
– Я купил их, сэр, – отвечал он наконец недрогнувшим голосом. – Для занятий искусством.
И он поднял руку и сделал в воздухе царапающее движение. Декан откинулся на спинку своего кресла. На его лице было написано облегчение.
Хозяйка квартиры Уильяма сообщила, что он заплатил за жилье до конца будущего месяца, но сам куда-то исчез. В нашей группе почти все решили, что его отчислили. Даже я ничего о нем не слышал. Но вот однажды, недели через две после его разговора с университетским начальством, мы сидели на лекции, когда дверь вдруг приотворилась и – неожиданно для всех, кроме меня, – в аудиторию вошел Уильям собственной персоной и бочком пробрался на свое место.
Поднявшийся было девятый вал изумления тут же стих, усмиренный гневным взглядом профессора Серджа. Лишь раз за всю лекцию Уильям оторвался от своего конспекта и нашел меня взглядом. Он широко мне улыбнулся и поднял палец в знак того, что все объяснит позже.
После занятия мы все столпились вокруг него и, возбужденно хлопая его по спине и плечам, требовали рассказа. Он только ухмылялся.
– Да так, ничего особенного, – сказал он. – Дурака свалял. Попался на мелком воровстве. Много я пропустил? – и все в таком духе.
Когда остальные разошлись и нас уже никто не мог услышать, он сказал мне:
– Меня поймали, когда я крутился там, где не следовало. А у меня при себе были кости, вот и…
– Человеческие?
– Разумеется, человеческие. – Мы поглядели друг на друга. – Они наверняка что-то заподозрили. Но по совершенно непонятным мне причинам – наверное, кто-то замолвил за меня словечко, не иначе… В общем, я отделался строгим предупреждением с конфискацией костей, а еще мне пришлось дать клятвенное обещание быть паинькой до самого конца моей медицинской карьеры. И вот я снова здесь. – Он невесело усмехнулся.
– Я так понимаю, старина, – сказал я, и мой голос, по всей видимости, дрогнул, – что это еще не вся история. – Он снова засмеялся. – Но, помнится, однажды ты в самых изысканных выражениях объяснил одному типу, что человек имеет право не распространяться о том, что ему хочется сохранить в секрете. Так вот. – Я склонил перед ним голову.
Он действительно долго не говорил со мной об этом деле. Но я всегда знал, что продолжение следует.
Я кончил курс прилично, Уильям хорошо. Нас разбросало: Южный Лондон, Оксфорд, Лидс, снова Лондон. Уильям получил место в Свонси,
