кобуру. Фриц, падая, удобно так раздвинул ноги, туда и пробиваю носком сапога. Противника сгибает от боли, и своим криком он перекрикивает всех окружающих. Наклоняюсь к нему, благо никто не помешал, и, расстегнув кобуру, выхватываю парабеллум. Рывок затвора на себя, из экстрактора вылетает патрон, черт, патрон был в патроннике, я, наконец, оглядываюсь, пытаясь оценить масштаб сражения. Вокруг меня продолжаются схватки, громилу со сломанной ногой кто-то все же добил, хотя рядом с ним лежат двое наших, неподвижно лежат. Всаживаю пулю тому, у кого и забрал этот пистолет, а затем просто добиваю магазин, стреляя в серые шинели. Когда пистолет опустел, увидел, что и другие бойцы, наконец, обрели здравый смысл и начали стрелять, у кого было оружие, конечно. Через полминуты на площади остались только советские бойцы и по нам тут же ударили пулеметы и винтовки врага. Попадав кто сам, а кто и с помощью вражеской пули, мы начали отползать, теряя людей. Догадавшись, вытащил дымовую гранату и швырнул себе за спину, подождав чуток, пополз дальше. Когда уже были возле своих траншей, разорвались первые мины, но свою кровавую жатву они собрать уже не успели.
Подводя спустя час итоги печальной вылазки, недосчитались примерно половины бойцов. Сколько удалось отправить на тот свет врагов, представления не имел никто. Появившийся комбат, на удивление, похвалил всех за выручку и боевое братство, но тут же посетовал, что пополнения не будет. Вот так, того, кто первый позвал людей в атаку, уже не найти, а я бы с ним поговорил. Раненых было много, кого не порезали, был просто избит, у меня целиком был испорчен ватник. Располосовали мне его знатно, занятно, что гимнастерка под ним была цела. Болело все тело, отдыхал, лежа в подвале на паре досок, и обдумывал драку. В нашем взводе не досчитались шестерых, канул в небытие подопытный по рукопашке Приходько, «сидельцы» живые, но изрядно потрепанные.
– Вот, командир, чуть бы пораньше нам учиться начать, может, так же, как ты, смогли бы вертеться, – заявил кто-то из ребят.
– Если бы у меня раньше был пистолет, я бы вообще не дрался, а сразу бы стрелял. Блин, ну кто же у нас такой бестолковый-то? Надо же лезть в драку под прицелом немецких пулеметов!
– Известно кто, – опять тот же голос, – командир второго взвода. С ним уже не первый раз так, и опять потери большие.
– Он живой, видел его кто?
– Вроде бы видел, как его ротный песочил, – вставил свое слово один из «сидельцев».
– Пойду и я добавлю, тем более нашего не видно, взводного, то есть надо у ротного посмотреть.
– А наш того, при отходе пулю получил, прям в башку. Теперь только по одежке опознать можно.
– Твою мать, ладно, отдыхайте, хлопцы, я скоро.
У капитана и правда, были разборки. В комнате стоял дым коромыслом, ротный и политрук песочили молодого лейтеху, как оказалось – заводилу. Этот доблестный засра… драчун, в общем, уже не в первый раз устраивает вылазки с рукопашной. Пользуется тем, что комбат вроде как его хвалит, дескать, бьет фашистов в хвост и в гриву, а то, что и от наших бойцов ничего не остается, скромно умалчивают.
– Товарищ капитан, разрешите присутствовать? – вошел я и, доложившись, попросил разрешения остаться.
– Заходи, сержант, ты вовремя. С дымом ты настолько вовремя подсуетился, что просто слов нет.
– Ладно хоть вспомнил, – буркнул я.
– Чего делать будем, рота полностью потеряла боеготовность, а если через час приказ о наступлении? – капитан смотрел на ухаря из второго взвода.
– Да вот пошлем в атаку лейтенанта, пускай он фрицев кулаками в землю вбивает, вдруг батальон пехоты положит? – всерьез говорю я.
– Ты чего? – подал голос комвзвода два.
– Да помолчи уж, а то мы выйдем сейчас, тебе сержант объяснит, как людей беречь! – Ого, ай да политрук, вот это сказал так сказал. – С кем в бой пойдешь, лейтенант? У тебя от взвода пять человек, у сержанта…
– Семнадцать, взводный погиб, – вставляю я.
– Я и говорю, у сержанта, принимай взвод, Иванов, недолго ждал, благодаря таким вот храбрецам! – капитан смачно выругался.
– Принял уже. Санитар перевязки заканчивает.
– Много раненых? – спросил политрук.
– Хватает. «Двухсотых» шестеро… – Твою мать… осекаюсь я.
– Каких? – хором разинув рты, спрашивают капитан с политруком.
– «Двухсотых».
– Как это? – опять хором.
– Ну, мёртвых, значит. Безвозвратные потери…
– Первый раз слышу, чтобы так называли! – выдохнул капитан.
– Я тоже не понимал, когда услыхал как-то, потом сам сообразил. Раненые – «трехсотые». – И как выкручиваться?
– Ладно, как жить-то будем? – капитан закончил допытываться и в свою очередь ждал предложений.
– Да, как и раньше, только думать головой надо и… – я посмотрел на взводного-два, – …убрать от командования всяких недисциплинированных.
– Пьяниц! – поддержал меня политрук. Ха, а ты это еще о чем?
