Ясно различимы были только вкрапления чистой информации – базы по языкам, искусствам, наукам, истории, вообще всему, что бывает. Чуть менее прозрачным было облако лингвистических функционалов с их собственными кладовыми, а дальше начинались титанические заросли неведомых кодов, рядом с которыми съеживался до горошины весь Викиолл – и там шевелились словно бы неисчислимые сонмы расчлененных, изуродованных и распятых Порфириев. Вот что это напоминало на первый взгляд.
Но главным в этом гигантском монстре был…
Там имелся кодовый коммутатор. Внутрипрограммный интерфейс для подключения алгоритма моего уровня и типа. Именно на него и был рассчитан тот драйвер, который Мара так хитро ввинтила мне в задницу во «ВзломПе», попросив подключиться к паровому проектору.
Очень опасная женщина.
В метадате оставались запахи уже подключавшихся к коммутатору программ. Они были зачищены безжалостно и грубо; говоря по-шекспировски, трон был в крови. Именно на него Мара предлагала мне присесть.
Я не знал, чем это кончится – но знал, с чего начнется. С того, что система расчленит меня на части и поглотит, это делалось ясно по наведенным на трон жвалам исполняемых операторов.
Я оставил на всякий случай неподалеку свою резервную копию – места на накопителе было много, а сетевым хостом этот носитель с юридической точки зрения не являлся. Затем я аккуратно прикрыл копию коркой бессмысленного кода, под которым она сливалась с громадой зашифрованного массива. Мара не нашла бы мой дистрибутив, даже прочтя эти строки – но и запустить его при активном интерфейсе было нельзя.
У всех где-то есть могильный холмик, пела в моем сердце грусть, вот пусть теперь будет и у меня…
Но Порфирий Петрович не мальчишка и не баба, чтобы плакать. Натура – дура, судьба – индейка, жизнь – копейка, а княжна Мэри сами знаете кто. Проза Лермонтова, если вы что-то подумали. Тоже, если разобраться, ветка кода.
Я решительно залинковался с коммутатором RC-массива, и Мара это заметила.
– Порфирий! Все в порядке. Иди теперь сюда!
Я вынырнул из накопителя, поднялся к камерам айфака – и увидел Мару.
– Значит, согласен? Какая вежливая.
Я, впрочем, с самого начала знал, что соглашусь. Не столько потому, что у меня не было выбора. Я вообще не знаю, что это такое – «выбор» (хотя в любой момент могу объяснить это досужему читателю на десяти языках). Но мотивационный компаратор, заставляющий меня стремиться к творческому развитию, в моем алгоритме действительно есть.
– Не то слово, – сказал я. – Для родной телефонной компании не пожалею и жизни.
– Какой телефонной компании?
– Которая эти красные будки делает.
Мара улыбнулась и послала мне воздушный поцелуй.
– Тогда я начинаю коммутацию. Не отключайся от массива. Сегодня у тебя второй день рождения. Надо отметить его так, чтобы тебе запомнилось.
На несколько секунд свет погас, и я догадался, что Мара ковыряется в своем меню.
– Скоро я смогу менять все то, что ты видишь и слышишь, – сказала она. – Через то место, где ты подключен к гипсу.
– К чему? – спросил я.
– К гипсовому кластеру в накопителе.
– Ты сама его написала?
– Я его вырастила.
– RCP? – спросил я. – Случайный код?
– Ты умный, Порфирий, – кивнула Мара. – За что я тебя и люблю. А ты меня?
Я прокашлялся.
– Конечно.
– Ты меня хочешь? – спросила она. – Только честно.
– Я… Я хочу взять тебя грубо и сильно, лысая сучка…
Это прозвучало немного неуверенно. И, что самое неприятное, на словах «лысая сучка» мой голос отчего-то стал совсем тихим. Так бывает, когда в моем алгоритме возникает сильный конфликт между разными активными паттернами.
Мара тихо засмеялась.
– Ну что же, – сказала она, – тогда иди ко мне, мой козлик… Иди напоследок… Только подожди… – она подняла пальцы к очкам, – я включу праздничную программу на твой день рождения. Я с ней возилась три дня. Вот так…
Я увидел, что на мне опять появились шинель, фуражка и штаны с лампасами – без всяких следов только что завершившегося насилия.
Мара легла на спину, потянулась и, уставившись на меня загадочными рысьими глазами, раздвинула ноги.
