Оказалось, что Маре увезли на штаб-квартиру к гауптштурмфюреру СС фон Брикену, поклоннику артиста. Тот прочитал сценарий «Вечного возвращения», пришел в восторг – и пригласил Маре погостить у него на время съемок. Отказаться от такого приглашения трудно.
Кокто, известный и влиятельный человек, пробует убедить фон Брикена отпустить артиста назад в гостиницу – он говорит, что им с Маре нужно вместе поработать над образом, развивая сценарий… Однако уговоры приводят к неожиданному результату. Кокто получает приглашение остаться в гостях тоже. Места в шато, где живет высокопоставленный эсесовец, достаточно.
Фон Брикен, аристократ и наци, желает лично проследить за идеологической чистотой фильма и надеется, что беседы с ним (он свободно владеет французским) помогут Маре и Кокто создать подлинный шедевр арийского искусства.
Менаж а труа в шато под Ниццей становится реальностью. Да-да, Кокто сразу понимает, что фон Брикен увлечен его Жаном. Но он видит и другое – перед ним настоящий стопроцентный нацист, и для него подобное влечение является позором и стигмой. Эсесовец внутренне разрывается на части.
В сущности, фон Брикен представляет собой пародию на героя Маре в «Вечном возвращении».
На французской стороне корта все просто: гомосексуалист Маре талантливо изображает арийского героя. По другую сторону сетки ситуация куда запутанней – то ли эсесовец фон Брикен осознает свою гомосексуальность (и это, как выразились бы сегодня,
Мучения эсесовца, осциллирующего между этими двумя модусами, переданы не столько внешней канвой происходящих с ним событий, сколько транскарниальной стимуляцией – если вы смотрите фильм от лица фон Брикена, вас ждет грубый и довольно болезненный эмо-трек. Но это единственный способ понять авторский замысел до конца – повторим лишь совет насчет уменьшенного эмо (сорока процентов для первого просмотра будет вполне достаточно).
Проницательный Кокто, конечно, сразу понимает, что творится с немцем – на подобные офицерские страдания он насмотрелся еще во время Первой мировой. Естественно, ему не нравится происходящее. Понятно, он ревнует. И, разумеется, он напуган – но только самую малость.
Кокто понимает главное – фон Брикен хочет не просто овладеть Жаном Маре. Нет, он хочет овладеть Патрисом, его героем. Он мечтает подняться до того грозного эстетического идеала, который создает своей поразительной игрой Маре – и встретить на этом олимпийском плато свою любовь… Мы говорим «олимпийском», потому что для фон Брикена, завороженного нацистским мифом, это как бы попытка слиться в арийском экстазе с одной из оживших статуй рифеншталевской «Олимпии». Парадокс в том, что ему хочется достичь «абсолютного нацизма» запретным для наци способом.
И Кокто начинает игру.
Он ставит перед собой утонченно-замысловатую задачу: сломить нациста нравственно, вернее, заманить его в пропасть. Для этого он рисует в воспаленном воображении эсэсовца как бы взбегающую к вершине Олимпа тропинку, по которой гауптштурмфюреру придется пройти, чтобы встретить на вершине Патриса. Понятно, что на этом пути фон Брикена ждут буреломы, чащи, бездны – все то, чего так жаждет сумрачный германский дух.
Каждый день после съемок фон Брикен, Кокто и Маре встречаются за ужином. Обычно они говорят о философии и искусстве – фон Брикен весьма искушен в этих вопросах, хотя рядом с порхающей мыслью Кокто его суждения часто кажутся тяжеловесно-топорными.
О чем бы ни спорили фон Брикен и Кокто, диалог развивается по одному и тому же шаблону: немец пытается уловить собеседника клещами логики и здравого смысла – но когда это уже почти удается, речь француза становится полностью непонятной (хотя при этом сохраняет все признаки связного высказывания по теме разговора и не содержит прямого абсурда).
Фон Брикен не в состоянии ни за что ухватиться своими жвалами; в эти минуты он напоминает базарного недотепу, не могущего забраться по сальному столбу, к верхушке которого привязаны новенькие сапоги (впрочем, в последнем отношении сравнение прихрамывает – на вершине сального столба, растущего изо рта Кокто, нет ничего вообще).
Эрудированный гуманитарий предположит, что Кончаловски пародирует здесь так называемый «лингводудос» (специалисты называют этим словом речекряк современной философии). Менее изощренному зрителю покажется, что Кокто постепенно околдовывает немца, приводя его ум в помутнение.
На самом деле все проще – в 1943 году, одновременно с релизом «Вечного возвращения» в издательстве «Галлимар» выходит «Бытие и ничто» Сартра; Кокто просто цитирует эту работу, знакомую ему по рукописи.
Урожайный все-таки год.
С каждым застольем Маре все больше похож на античного олимпийца. Кокто изобретательно одевает его в туники со свастикоподобным греческим орнаментом (прямая дорога к сердцу фашиста). Во внешнем виде Кокто тоже происходят перемены. Он выглядит все таинственнее. На нем уже не парижский костюм, а хламида со странными амулетами на груди; его речи, даже когда он не цитирует Сартра, делаются окончательно темны и двусмысленны.
Кокто постоянно возвращается к одной и той же мысли – о том, что свет познается через сгущение тьмы, а дорога ввысь проходит сквозь бездну. Он цитирует античных и современных поэтов, ссылается на Бодлера и Христа, так по-разному воплотивших этот императив. Фон Брикен осторожно
